— Ты здесь никто! Квартира моя! — слова Зинаиды Павловны звенели в ушах, будто колокола.
Ирина стояла у подоконника, судорожно сжимая чашку с давно остывшим чаем. Двадцать лет в этих стенах. Двадцать лет она вытирала пыль с этих подоконников, меняла шторы, подбирала цвет плитки на кухне, красила стены, выбирала люстры – всё это время считая дом своим. Но вот пришёл момент правды: она здесь никто. Гостья. Приживалка.
Как банально всё вышло. Свекровь не выносила её с первого дня, терпела через силу, никогда не называла дочерью. Только Олег, кажется, не замечал этого напряжения. Или делал вид, что не замечает. Конфликты списывал на «женские ссоры», а свою мать выставлял святой женщиной, которая «отдала вам жильё, будьте благодарны».
Квартира формально оставалась за Зинаидой Павловной все эти годы. «Потом перепишу на Олежку, куда я денусь», — повторяла она. А сейчас, после очередной размолвки, решила напомнить, кто здесь хозяйка.
Звонок в дверь вырвал Ирину из горьких мыслей. Олег, вернулся с работы. У него свои ключи, значит, забыл или потерял. Нетипично для педантичного Олега, но мелочи вроде ключей — последнее, что сейчас волновало Ирину.
Она открыла дверь.
— Почтальон просил передать, — бросил сосед, вручая ей казённый конверт.
Ирина кивнула и закрыла дверь. Вскрыла конверт прямо в прихожей. Уведомление из МФЦ о смене собственника жилья. «В связи с регистрацией права собственности на жилое помещение по адресу…»
Строчки плясали перед глазами. Зинаида Павловна действительно сделала это. Переоформила квартиру из общей с сыном собственности полностью на себя.
Когда вечером пришёл Олег, Ирина молча протянула ему бумагу.
— А, это, — он покраснел, но быстро справился с собой. — Мама попросила подписать кое-какие бумаги. Там какие-то нюансы с налогами.
— Нюансы? — Ирина с трудом сдерживала себя. — Она забрала квартиру, Олег! После двадцати лет нашего брака!
— Просто формальность, — он отвёл взгляд. — Какая разница, на кого записана квартира? Мы же всё равно здесь живём.
— Какая разница? — голос Ирины дрожал. — Ты понимаешь, что я вложила сюда почти все деньги от продажи маминой однушки? Ты помнишь евроремонт в 2010-м? Ты помнишь, как мы шкаф покупали в спальню за 120 тысяч? Кто всё это оплачивал?
Олег пожал плечами:
— Ну да, ты вкладывалась… Но это же наш общий дом.
— Уже нет, — отрезала Ирина. — Теперь это дом твоей мамы. И мне интересно, как долго она позволит нам здесь жить?
Ответ пришел через три недели. Заказное письмо с уведомлением о выселении.
— Она не может так поступить, — убеждала Ирину подруга Света. — Должны же быть какие-то законы!
Они сидели на кухне съёмной однушки, которую Ирина сняла после того, как Зинаида Павловна прямым текстом потребовала освободить квартиру: «Ты Олегу не жена, а обуза. Он терпел тебя из жалости. Собирай вещи и проваливай».
Самое страшное, что Олег не возразил. Стоял, глядя в пол, и бормотал: «Мама старенькая, нервничает. Давай не будем её тревожить. Поживи пока у Светы, а там разберёмся».
— Законы есть, но они на её стороне, — устало ответила Ирина. — Я консультировалась с юристом. Квартира оформлена на неё и всегда была. Если квартира не нажита в браке, а получена до или по наследству, она не считается совместно нажитым имуществом.
— А как же твои вложения? Ты же рассказывала про ремонт, мебель…
— Надо было чеки собирать и договор составлять, — горько усмехнулась Ирина. — Кто ж знал, что через двадцать лет семейной жизни меня выставят за дверь?
Муж звонил редко. В основном говорил о матери — мол, она не в себе, возраст, давление, не стоит её нервировать. Обещал, что «всё образуется». Денег не предлагал.
Ирине пятьдесят один. Экономист по образованию, последние пятнадцать лет работала бухгалтером в небольшой фирме друга Олега. За символическую зарплату, потому что «зачем нам деньги, у нас всё есть».
Теперь у неё не было ничего, кроме чемодана с вещами и старенькой «Тойоты», купленной десять лет назад.
— Послушай, — сказала Света после очередной бессонной ночи, когда Ирина рыдала в подушку, — моя сестра в Твери живёт. У неё швейное ателье. Ей помощница нужна, а ты ведь шить умеешь. Может, поедешь к ней? Это не навсегда, просто чтобы перевести дух. Подальше от этих… родственничков.
Ирина долго молчала, глядя в окно. Потом кивнула:
— Я подумаю.
Но думать уже было не о чем. В пятьдесят один начинать жизнь с нуля — страшно до дрожи в коленях. Но дрожали колени или нет, а жить как-то надо.
Через неделю она уехала в Тверь.
Маленький городок встретил её дождливым днём и неожиданно тёплым приёмом. Сестра Светы, Анна, оказалась энергичной женщиной примерно её возраста. Крашеная блондинка с ярким макияжем и громким голосом. — Значит, так, — сказала она, проведя экскурсию по ателье, — сначала будешь на подхвате. Потом посмотрим, что умеешь. У меня недавно Галка уволилась, так что работы выше крыши.
Жить Ирине предстояло в маленькой комнатушке при ателье. Окно выходило на шумную улицу, из мебели — кровать, шкаф и столик с чайником. Но это было лучше, чем ничего.
Первые недели тянулись бесконечно. Непривычная работа выматывала. Олег звонил всё реже. В основном, чтобы сообщить об очередном недомогании матери. Или о том, что «всё образуется, вот только мама успокоится».
Ирина уже не плакала. В ней что-то надломилось, а потом… срослось иначе. В какой-то момент она поняла: Олег не приедет. Не позовёт обратно. И даже если позовёт — она не вернётся. Не в тот дом, где её в любой момент могут выставить за дверь.
В ателье дела шли неплохо. Оказалось, что у Ирины лёгкая рука и хороший вкус. Она быстро освоила ремонт одежды, а потом стала принимать и индивидуальные заказы.
— Ты молодец, — сказала Анна через три месяца. — Я тебе зарплату прибавлю. И знаешь, тут комната освободилась в соседнем доме. Тесновато, конечно, но зато своё.
Съёмная комната в коммуналке выглядела убого после просторной трёхкомнатной квартиры в Москве. Но она была… своей. Никто не мог прийти и сказать: «убирайся».
В декабре Ирина наконец решилась и подала на развод. Олег даже не пытался отговаривать — только всё повторял про мать, которая «совсем сдала», и спрашивал, нельзя ли обойтись без раздела имущества.
— Какого имущества, Олег? — тихо спросила Ирина. — Ты же сам говорил — квартира мамина. Машина на мне. Что делить будем? Сервиз, который я на помойку выкинула?
Он молчал. Потом буркнул что-то невнятное и отключился.
Ей было не больно. Скорее… пусто. Как будто вынули что-то важное, без чего, казалось, нельзя жить. А потом выяснилось, что можно.
К весне дела пошли в гору. Ирина уже вела собственную клиентскую базу, специализировалась на сложном ремонте и пошиве вечерних платьев. Анна не могла нарадоваться на помощницу.
— Слушай, а давай я тебе уголок выделю, — предложила она. — Будешь свою мини-мастерскую вести. Аренду пополам, прибыль — как заработаешь.
Ирина согласилась. Впервые за долгое время она почувствовала себя… нужной? Ценной? Способной что-то решать?
Летом она купила подержанную швейную машинку последней модели. Не новая, но резвая, с кучей функций. Первое серьёзное приобретение за год новой жизни.
Осенью случилось чудо — она получила заказ на коллекцию платьев для учителей местной гимназии. Небольшой, но важный контракт. Деньги были очень кстати — она копила на первый взнос за квартиру.
Да, за настоящую квартиру. Маленькую студию на окраине Твери. Свою. Где никто не скажет: «Ты здесь никто».
В январе, ровно через год после переезда, Ирина переступила порог собственного жилья. Двадцать восемь квадратных метров, скромный ремонт, минимум мебели. Но всё своё.
На новоселье пришли Анна с мужем и пара новых подруг. Света примчалась из Москвы с тортом и бутылкой шампанского.
— За твою новую жизнь! — сказала она, поднимая бокал. — И за то, что ты нашла силы начать сначала.
Ирина улыбнулась. Потом достала телефон и показала последнее сообщение от Олега:
«Мама умерла. Я получил квартиру. Может быть, вернёшься? Я ведь всегда говорил, что всё образуется».
— И что ты ему ответила? — Света разлила остатки шампанского по бокалам.
Ирина усмехнулась и махнула рукой:
— А ничего. Даже читать противно. Сколько лет твердил «всё образуется», а теперь, значит, образовалось — мамаша померла, квартирка досталась. Теперь можно и жену вернуть на место. Пусть хоть сто сообщений напишет — отвечать не буду.
Разговор потёк дальше — живой, тёплый, с тостами за новоселье и смехом. Ирина, раскрасневшаяся от вина и внимания, делилась планами: накопить на профессиональную швейную машинку, расширить клиентуру, может, и правда открыть крохотное ателье на первом этаже дома на соседней улице.
— Представляешь, Светка, я вчера ткани новые смотрела, — глаза её горели, — такой шёлк итальянский завезли, с ума сойти! Я уже из него мысленно три платья сшила.
— А помнишь, ты всё мечтала в Италию съездить? — подхватила Света. — Во Флоренцию, на родину моды.
— А что, и съезжу! — Ирина подмигнула. — К своему дню рождения коплю. Решено — пятьдесят два встречу в Италии!
Уже в дверях Света вдруг крепко обняла её и шепнула:
— Слушай, я тебе по-хорошему завидую. Серьёзно.
— Ты чего? — фыркнула Ирина. — Завидуешь тому, что меня из дома выперли на старости лет, что ли?
— Дура ты, — Света легонько хлопнула её по плечу. — Завидую тому, что ты не сломалась. Сумела с нуля начать, без нытья и соплей. И теперь точно знаешь — живёшь по своим правилам, а не по чужой указке.
Когда гости разошлись, Ирина прислонилась спиной к двери и блаженно выдохнула. Тишина. Своя, родная тишина. Она огляделась — крохотная, но такая уютная студия. На стене — её фотка с последней городской ярмарки: счастливая женщина в собственноручно сшитом васильковом платье. Кто бы мог подумать год назад, что она снова научится так улыбаться?
Ирина подошла к окну, распахнула шторы. Пушистый снег укутывал соседние крыши мягким одеялом. Её двор. Её окно. Её жизнь.
И никто больше не скажет: «Ты здесь никто».
