Он позвонил в пятницу вечером. Голос, который когда-то был родным, теперь звучал как эхо из другого измерения.
— Нам нужно встретиться. Завтра, в десять, у тебя.
Я ответила спокойно:
— Обсуждаем через адвокатов, Владимир.
— Это не о деньгах. О Василисе.
Дочь. Ее имя всегда было козырем в его рукаве.
Он вошел в мою квартиру, как к себе домой. Глаза скользнули по интерьеру — светлые стены, книги на полках, фикус у окна, который я наконец-то научилась не заливать. Презрительная усмешка.
— Устроилась, я смотрю.
Я не стала объяснять, что обои клеила сама, а фикус купила на первую зарплату после развода. Прошлая я, та, что дрожала в углу кухни, пока он разбивал тарелки, уже умерла. Ее похоронили в тот день, когда я подала на развод, пряча синяк под тональным кремом.
— Говори, — села напротив, спина прямая, взгляд в упор.
Он выложил на стол бумаги. Сверкнул глянцем гербовой печати.
— Хочу пересмотреть условия опеки. Василиса переезжает ко мне. Ты же понимаешь, что не потянешь частную школу? — палец постукивал по цифрам: его доход, мой — жалкие 30 тысяч в кондитерской.
Раньше я бы заплакала. Умоляла. Сейчас посмотрела на эти бумаги и засмеялась. Тихим, низким смехом, от которого он нахмурился.
— Ты что, спятила?
— Нет. Просто ты опоздал.
Я достала из сумки папку. Его брови поползли вверх, когда он увидел логотип моего сайта: «Sweet Revolt» — кондитерская, о которой писали в городском блоге. Мои торты с малиновым кремом и лепестками фиалок. Мои 300 тысяч подписчиков в соцсетях. Контракты с кофейнями. Высокий доход.
— Это… твое?
— Начала с малого. Пекла ночами, пока Вася спала.
Он листал отчеты, будто искал подвох.
— И зачем молчала в суде?!
— Потому что ты бы нашел способ отобрать и это. — Я встала. — А теперь слушай внимательно: ты будешь платить мне алименты. Или я подам иск за клевету. Помнишь, как рассказывал судье, что я «нестабильна»? У меня есть записи, Владимир. Все твои угрозы. Весь твой «воспитательный процесс».
Он побледнел.
— Ты… не посмеешь.
Я наклонилась ближе, пока наши лица не разделяли сантиметры.
— Проверим?
Он ушел. Я опустилась на стул, трясясь как осиновый лист, но внутри пело что-то ликующее. За окном шел дождь, а я вспоминала, как два года назад стояла на этом же балконе, смотря в темноту и гадая, хватит ли смелости прыгнуть. Тогда спасла Василиса — заплакала во сне.
Теперь я обняла подушку и позвонила дочери в лагерь.
— Мам, ты только представь! Я научилась делать браслеты из бересты!
— Умничка, — голос сорвался. — Слушай, Вась… Если папа вдруг предложит тебе переехать…
— К нему? Да ну, — она хихикнула, как всегда, когда говорила о его новом сыне. — У него воняет сигаретами, а ты печешь кексы со звёздами.
Я рассмеялась сквозь слезы.
Условия? Пусть ставит их своему отражению в зеркале. Я уже вне зоны досягаемости.
