Лара стояла в узком проходе между полками супермаркета «Оазис» на улице Горького в Нижнем Новгороде, сжимая в потных ладонях корзину с гречкой, молоком и дешевыми макаронами. Воздух пах свежим хлебом и сыростью холодильников. За спиной она ощущала его — прилипчивый, тяжелый взгляд, ползающий по затылку, будто паук, спускающийся по нити. Даже сквозь шум лент конвейера и перебранку кассирши с клиентом она различала прерывистое дыхание где-то за двумя старушками с тележкой яблок.
Когда очередь подошла к кассе, пальцы Лары дрожали, роняя мелочь на пол. Она не стала ждать сдачи, сунула продукты в рвущийся пакет и почти бежала к выходу, спотыкаясь о порог. Автоматические двери захлопнулись за спиной, но ощущение преследования не исчезло — будто невидимая нить тянулась от её сердца к кому-то в толпе.
Парковка «Оазиса» была залита янтарным светом фонарей. Лара торопливо открыла багажник своей рыжей «Тойоты», когда позади раздался голос, от которого кровь ударила в виски:
— Лара? Это ты?
Мир замедлился. Она прижала пакет к груди, чувствуя, как что-то холодное впивается в ребра. Внутри всё сжалось в ледяной ком. Он. Тот, чье лицо мелькнуло в толпе как вспышка старой фотографии — морщины глубже, волосы седые, но те же скулы, тот же шрам над бровью от давней аварии на мопеде.
— Здравствуй, Вадим, — выдохнула она, оборачиваясь.
Мужчина в помятом плаще шагнул вперед, и Лара машинально отступила к машине. Он пах табаком и дешевым одеколоном, как тридцать лет назад.
— Я видел, ты узнала меня в магазине, — он нервно теребил пуговицу. — Может, поговорим в машине? Холодно ведь.
Она кивнула, будто во сне. Садясь за руль, Лара заметила, как его взгляд скользнул по её потёртым перчаткам, по трещине на лобовом стекле. «Тойота» вздрогнула, завелась со второго раза.
— Ты не изменилась, — начал Вадим, но она перебила:
— Где ты был двадцать восемь лет? — Голос звучал чужим, спокойным, хотя пальцы впились в руль. — Когда Максиму был год, ты уехал в Тольятти на завод и исчез. Один звонок: «Доехал». И тишина.
Вадим сглотнул, глядя на свои колени:
— В поезде я напился. Начал играть в карты с попутчиками. Проснулся в товарном вагоне без документов и денег. Они сказали, я должен три тысячи долларов. Если не отдам — найдут вас. Работал на свиноферме под Самарой. Потом полиция их разогнала, но я… — Он провел рукой по лицу, оставляя белые полосы на грязной коже. — Я был как зверь. Не мог прийти к вам таким.
Лара стиснула зубы. Сколько ночей она представляла именно это — его в ловушке, больного, беспомощного. Но тогда почему не написал потом? Почему не пришел, когда смог?
— Максим вырос, — проговорила она, глядя на снег за окном. — Женился на Кате из соседнего подъезда. У них дочь, Соня. Ты дед.
Вадим ахнул, будто его ударили. Слезы блеснули в его глазах, но Лара отвернулась. Где-то внутри шевелилась жалость, но она давила её, как окурок в пепельнице.
Квартира Лары на пятом этаже хрущевки пахла лавандой и старыми книгами. Вадим сидел на краю дивана, разглядывая фото Максима с семьей на тумбочке.
— Он похож на мою мать, — прошептал он. — Такие же глаза…
— Он ненавидит тебя, — резко сказала Лара, ставя чайник на плиту. — Двадцать лет я говорила, что ты погиб. А теперь являешься как призрак.
Но когда Вадим закашлялся, сгибаясь пополам, она невольно подала ему стакан воды. Его пальцы дрожали, оставляя мокрые следы на стекле.
Максим ворвался через три дня, хлопнув дверью так, что задрожали чашки в серванте.
— Ты с ума сошла, мать?! — Он тыкал пальцем в Вадима, сидевшего за кухонным столом. — Этот бомж тебе какую-то сказку рассказал, а ты его к себе пустила?!
— Сынок, он болен, — начала Лара, но Максим перебил:
— Болен? Сейчас я тебе покажу его историю! — Он швырнул на стол распечатку: справки о судимостях, фото Вадима с другой женщиной в Краснодаре, выписки из больницы. — Рак? Да он здоров как бык! Вчера видели, как он в баре «У Джо» пиво пил с цыганами!
Лара побледнела. Вадим вскочил, опрокидывая стул:
— Это ложь! Лара, верь мне…
Но она уже смотрела на сына. В его глазах горела та же ярость, что когда-то была в её собственных — когда в три часа ночи она мыла подъезды, чтобы купить Максиму новые ботинки; когда голодала, отдавая ему последний кусок хлеба.
— Мама, он выманивал у тебя деньги? — спросил Максим тихо.
Она кивнула, не в силах говорить. Кредит под залог квартиры, все её сбережения — 450 тысяч, которые Вадим увез вчера «на первое взноса за лечение».
— Жди здесь, — Максим схватил куртку. — Если он вернется — не открывай. Я всё решу.
Вадим вернулся на рассвете, пьяный, с синяком под глазом. Лара открыла дверь, держа за спиной кухонный нож.
— Где деньги? — спросила она ровно.
Он засмеялся, шатаясь:
— Прости, солнышко. Но ты же сама предложила…
Удар пришелся неожиданно. Максим, выскочивший из-за угла, повалил отца на пол. Пачка денег выпала из-под куртки Вадима.
— Всё, папаша, — Максим наступил ему на грудь. — Следующий поезд — в шесть утра. Если через час ты будешь ещё в городе — я сам отвезу тебя в онкологию. Настоящую.
Утром Лара сидела на кухне, разглядывая старую фотографию. Молодой Вадим смеялся, обнимая её на фоне Волги. За окном с грохотом проезжали трамваи, жизнь шла своим чередом.
— Я всё вернул, — Максим положил на стол пачку с деньгами. — Больше он не придёт.
Лара взяла фото и разорвала его пополам.
— Знаешь, — сказала она, глядя на пламя газовой конфорки, — я думала, что если он вернется, то… — Пепел упал в раковину. — Но ты оказался сильнее нас обоих.
Максим обнял её, и в этом объятии было всё: и детские ссадины, которые она целовала, и ночи без сна, и тихая гордость за сына, который вырос не таким, как отец.
Снег за окном таял, предвещая раннюю весну.
