Он вошёл в ванную так, будто не прошло трёх лет, как мы стали чужими, а двадцать минут — как он ушёл за хлебом. Без стука. Без «можно». Просто вошёл. Будто по-прежнему был в этом доме кем-то большим, чем случайный мужчина в трениках с вытянутыми коленями.
Я стояла в халате, намазывала ноги кремом — облепиховый, густой, с запахом, который до сих пор напоминает мне о роддоме, о первых днях, когда всё казалось важным и настоящим. Он остановился на пороге и, не глядя на меня, с видом посетителя общественного туалета спросил:
— Ты всё ещё тут живёшь?
Вот с этой фразы всё и началось. Не с крика, не с пепельницы в стену, не с визга в трубку. Началось с этого его «всё ещё», как будто я — задержка в системе, которую он забыл перезагрузить.
— А ты что, уже решил, кто остаётся? — сказала я, не повышая голоса.
Он пожал плечами, как мальчик у холодильника: пришёл, открыл, ничего вкусного — и ушёл. Потянулся к полке, где раньше стоял его дезодорант. Теперь там красовался мой пилинг. Он скривился, как от запаха нищеты.
— Я думал, мы договаривались: ты — к маме.
— Мы? — я рассмеялась, как смеются не от веселья, а от бессилия. — Это когда? Когда ты ушёл «проветриться» и вернулся через два дня с запахом чужого шампуня?
Он отмахнулся. Он вообще любил этот жест — как будто разговаривает не с женой, а с мухой, которая мешает читать газету.
— Я не начинаю, Влад. Я уже заканчиваю.
Когда-то я считала, что любовь — это когда вдвоём смотреть сериал, доедать один бутерброд, засыпать в обнимку, несмотря на жару. Но любовь — она, оказывается, как пар в утюге: вроде бы есть, но стоит перегреть — и оставит ожог. Особенно, если мужчина рядом греется только у розетки, а не от тебя.
Влад в начале был чудесный. Цветы, месседжи с добрым утром, заботливое «одень шарф, продует». Я, как последняя первокурсница, повелась. Всё внутри у меня пело: «Вот он, нормальный! С головой, руками и даже зубной щёткой в отдельном стакане».
Мы поженились быстро. Не потому, что горели — а потому что холодало. Мне было под тридцать — возраст, когда родственники перестают спрашивать «есть кто?» и начинают шептаться в коридоре. А он, как выяснилось, просто хотел тёплую жилплощадь и стабильный ужин.
На свадьбе его мама, Нина Павловна, глядя мне в глаза, выдала:
— Ну, хоть не в коротком. А то я боялась, ты придёшь как на дискотеку. Всё-таки вторая жена.
Я тогда сглотнула и улыбнулась. Первая была Наташа, которой он «да кто её помнит вообще». Ну, кроме коробки с её фотками, найденной мной под кроватью через месяц. Он, конечно, заверил, что это случайно. А я — дура, поверила.
Первые месяцы мы жили как будто нормально. То есть он жил — я старалась. Стирала, гладила, варила, слушала, что «гречка опять каша, а не рассыпчатая». Когда купили фильтр для воды, он неделю тыкал в меня пальцем: «А ты когда в последний раз меняла картридж? Или опять всё на мне?»
Потом родилась Даша. Я её вынашивала девять месяцев, а он — привычку быть мимо. Ушёл в работу, в какие-то вечные совещания и встречи, из которых возвращался пахнущий чужим кондиционером. Ребёнка он на руки не брал: «Боюсь. Вдруг выроню».
Выронил бы — так хоть след остался. А так — растворился. Как запах из ванной после проветривания.
Зато Нина Павловна приезжала каждую неделю. С пакетом творога и видом, будто спасает нас от голода и глупости.
— Дашу надо закаливать, — наставляла она. — Я Владика с четырёх месяцев на балкон выносила в одной распашонке. Вот и вырос крепкий.
— У нас врач сказал — пока рано, — пыталась я возразить.
— Врач… Сейчас все врачи — продавцы таблеток. А ты, Марина, хоть что-нибудь читаешь, кроме своих романов?
Я читала. «Спока», «Комаровского», форумы мам. Но ей было плевать. (продолжение в статье)
– Все кончено, Лика, я ухожу, – буднично сказал Сергей в субботу утром. – Ничего у нас не получится.
– Ты уверен?
– Да, и давно все обдумал. Так что давай не будем терзать друг друга и тратить время на пустые разговоры. Вещи на следующей неделе заберу.
– Ну уж нет, знаю я твою «неделю», – зло крикнула Анжелика. – Во вторник выставлю все твое барахло в подъезд.
– Кто бы сомневался, – горько усмехнулся Сергей и, не допив кофе, пошел обуваться.
… Эмоции захлестнули Лику уже на улице. Она даже не помнила, как выскочила из дома. Слез не было, накрыло каким-то беспредельным отчаянием. А мама давно ее научила: если невыносимо, лежать нельзя ни в коем случае, нужно двигаться, чтобы стресс не засел в теле.
«Обдумал он. Давно! Надо же! И молчал, га@д, в себе носил. Слова из него не вытянешь, партизан чер@тов, – мысли пролетали в голове со скоростью молнии. – Да я тоже устала от тебя за эти три года, выдохлась от роли легкой феи и безупречной подруги. Может, я не подарок небес, но неужели три года жизни не заслуживают чего-то более вразумительного, чем «у нас ничего не получится»? Ведь было же много хорошего! Мог бы объяснить, что за муха его укусила».
Кипя негодованием, Анжелика почти бежала по улице, не видя ничего вокруг. (продолжение в статье)
– Лен, ты серьёзно? – Катя недоверчиво смотрела на кипу бумаг в руках подруги. Её брови взлетели вверх, а чашка с недопитым кофе замерла в воздухе.
Елена шмыгнула носом, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. На кухонном столе перед ней лежали документы – распечатки из нотариальной конторы, которые она случайно нашла в ящике письменного стола мужа. Аккуратный почерк, казённые формулировки, имена: её муж, Олег, и его первая жена, Светлана. Дарственная. На их квартиру. Ту самую, ради которой они с Олегом брали ипотеку, ночей не спали, экономили на всём.
– Я просто… не понимаю, – Елена сжала листок так, что края бумаги смялись. – Как он мог? Мы же вместе всё это строили!
Кухня, где они сидели, была маленькой, но уютной. Пахло свежесваренным кофе и ванильными свечами, которые Лена зажгла, чтобы хоть как-то успокоиться. За окном моросил осенний дождь, и капли тихо стучали по подоконнику, словно отсчитывая её сбившиеся мысли. На стене висел семейный календарь с пометками: «День рождения Димы», «Сдать отчёт», «Оплатить коммуналку». Обычная жизнь. Их жизнь. И вдруг – это.
Катя отставила чашку и потянулась к бумагам.
– Дай посмотреть, – сказала она, нахмурившись. – Может, это какая-то ошибка?
– Какая ошибка, Кать? – голос Елены сорвался. – Вот его подпись! Я же не слепая! Он хочет отдать нашу квартиру Светке!
Катя пробежала глазами по строчкам, её губы шевелились, пока она читала. Потом подняла взгляд.
– Лен, тут не всё так просто, – она постучала пальцем по листу. – Это не вся квартира, а только доля. И написано, что дарственная оформляется на условиях… погоди, тут что-то про опеку.
– Опеку? – Елена замерла. – Какую ещё опеку?
– Не знаю. Но ты же не думаешь, что Олег просто так, без причины, решил подарить квартиру своей бывшей? Может, стоит с ним поговорить?
Елена горько усмехнулась, откидываясь на спинку стула.
– Поговорить? Да он мне даже не намекнул! Я нашла это случайно, когда искала его страховку для машины! Он молчал, Кать. Молчал!
Она встала, прошлась по кухне, нервно теребя край своего кардигана. В голове крутился вихрь мыслей. Олег всегда был таким… надёжным. Спокойным. Человеком, который держит слово. Десять лет брака, сын Дима, которому уже восемь, их общий дом – всё это казалось незыблемым, как бетонная стена. И вот теперь эта стена треснула.
– Может, он просто не успел сказать? – Катя пыталась звучать убедительно, но в её голосе сквозило сомнение. – Олег же не подлец какой-то.
– Не подлец? – Елена резко обернулась. – Тогда почему он тайком бегает к нотариусу? Почему я узнаю об этом из каких-то бумажек, а не от него?
Она замолчала, чувствуя, как в горле снова встаёт ком. Вспомнилось, как Олег в последние месяцы стал чаще задерживаться на работе. Как отводил глаза, когда она спрашивала, всё ли в порядке. Как пару недель назад, когда она предложила поехать на выходные к её родителям, он отмахнулся: «Много дел, Лен, потом». Тогда она не придала этому значения. А теперь…
– Ладно, – Катя подняла руки, словно сдаваясь. – Давай без паники. Надо разобраться. Может, это связано с их сыном? С Мишей?
Елена замерла. Миша. Сын Олега от первого брака. Мальчик, которому сейчас должно быть лет шестнадцать. Она видела его всего пару раз – Олег иногда забирал его на выходные, но Светлана, его первая жена, всегда была против частых встреч. Миша жил с матерью, и Елена, если честно, старалась не лезть в эту часть жизни мужа. Не потому, что не хотела. Просто… так было проще. Меньше конфликтов.
– Миша? – переспросила она тихо. – При чём тут Миша?
– Не знаю, – Катя пожала плечами. – Но дарственная – это же не просто так. Может, Олег пытается что-то для него сделать?
Елена опустилась на стул, чувствуя, как в голове начинает пульсировать боль. Миша. Она знала, что Олег платит алименты, что он иногда созванивается с сыном. Но чтобы оформлять дарственную? Это было слишком.
– Я не могу так, Кать, – прошептала она. – Не могу просто сидеть и ждать, пока он мне всё объяснит. Я должна знать правду.
Утро следующего дня было серым, как настроение Елены. Она стояла у плиты, механически помешивая овсянку для Димы, пока тот собирал рюкзак в школу. Олег уже ушёл на работу – как обычно, рано, с коротким «До вечера, Лен». Она не решилась завести разговор вчера. Слишком боялась, что сорвётся, наговорит лишнего. Но сегодня… сегодня она не могла больше молчать.
– Мам, ты чего такая грустная? – Дима, в своей синей куртке и с растрёпанной чёлкой, смотрел на неё с тревогой.
– Всё нормально, солнышко, – Елена выдавила улыбку. – Просто не выспалась.
Дима пожал плечами и убежал в школу.
Весь день Лена обдумывала предстоящий разговор с мужем.
Олег вернулся домой ближе к восьми вечера. Елена услышала, как щёлкнул замок входной двери, и её сердце сжалось. Она сидела в гостиной, на коленях – всё те же документы. Дима уже спал, и в доме было тихо, только тикали настенные часы, словно отсчитывая секунды до неизбежного.
– Привет, – Олег бросил ключи на тумбочку в прихожей и улыбнулся своей привычной, чуть усталой улыбкой. – Что у нас на ужин?
Елена глубоко вдохнула. Пора.
– Олег, нам надо поговорить, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Он замер, заметив её тон. Улыбка медленно сползла с его лица.
– Что случилось, Лен? – он сел напротив, глядя на неё с тревогой.
Она молча подвинула к нему документы. (продолжение в статье)
