Звон тарелок эхом отдавался в пустой кухне. Анна механически собирала посуду после ужина, краем глаза наблюдая, как Олег, её муж, привычно устраивается в кресле перед телевизором. Тридцать лет изо дня в день – один и тот же ритуал. Она на кухне, он – в своём кресле.
– Может, поможешь? – вырвалось у неё неожиданно даже для самой себя.
Олег, не отрывая взгляда от экрана, небрежно бросил: – Сейчас важные новости, потом.
Это «потом» она слышала уже тысячу раз. Анна замерла, держа в руках мокрую тарелку. Что-то внутри неё щёлкнуло, словно сломался невидимый механизм, который все эти годы заставлял её молча принимать такое положение вещей.
– Знаешь, – медленно произнесла она, вытирая руки полотенцем, – я тут подумала… Ты ведь у нас самостоятельный, независимый мужчина.
– Конечно, – с гордостью отозвался он, всё ещё глядя в телевизор. – Я всегда сам всё решаю.
Анна подошла к дверному проёму между кухней и гостиной, оперлась о косяк и произнесла с едва заметной усмешкой: – Раз ты такой независимый, то и носки свои стирай сам.
Олег наконец оторвался от экрана и недоверчиво хмыкнул: – Что за глупости? Это женская работа.
– Вот как? – Анна почувствовала, как внутри разливается что-то горячее, похожее на гнев, копившийся годами. – А кто это решил? Где такой закон написан?
Она развернулась и вышла из комнаты, оставив мужа в недоумении. В спальне Анна села на край кровати и впервые за долгие годы позволила себе признать: она устала. Устала быть тенью, молчаливой прислугой, бесплатной домработницей. Решение пришло само собой – больше она не будет делать за него его часть работы. Ни стирки, ни глажки, ни готовки. Пусть почувствует, что значит быть по-настоящему «независимым».
Где-то в глубине души шевельнулся страх – а вдруг он рассердится? Но тут же пришла другая мысль: «А что я теряю? Уважения ко мне и так нет». Анна встала и подошла к зеркалу. Из него на неё смотрела уставшая женщина с седеющими волосами и потухшим взглядом. Пора было что-то менять.
Первые три дня Олег ничего не замечал. Анна с горькой усмешкой наблюдала, как он каждое утро открывал шкаф, доставал первую попавшуюся рубашку и уходил на работу помятый, словно не видя разницы. На четвёртый день он заглянул в корзину для белья, и его брови удивлённо поползли вверх.
– Анна! – раздался его недоумевающий голос. – Почему корзина полная? Ты что, не стираешь?
Она спокойно продолжала заваривать себе чай: – А почему я должна стирать твои вещи?
– Как это почему? – В его голосе появились нотки раздражения. – Ты всегда это делала!
– Вот именно, – Анна размешала сахар в чашке, наблюдая, как растворяются кристаллики. – Всегда я. А ты у нас независимый человек, помнишь?
Олег шумно выдохнул: – Прекрати эти глупости! Где мои чистые носки?
– Там же, где и грязные – в корзине для белья. Стиральная машина в твоём распоряжении, порошок на полке.
Она видела, как его лицо начинает краснеть, но впервые за тридцать лет не испытывала желания отступить, извиниться, сделать всё как он хочет. Что-то внутри неё изменилось безвозвратно.
К концу недели ситуация накалилась. Олег обнаружил, что в холодильнике нет привычных контейнеров с обедом, который он брал на работу. Его рубашки лежали неглаженные, носки закончились, а любимый свитер так и остался лежать в корзине с пятном от кофе.
– Ты что, объявила забастовку? – спросил он вечером, стоя в дверях кухни.
Анна готовила ужин, но только для себя – одну порцию.
– Нет, – она спокойно помешивала овощи на сковороде. – Я просто перестала делать за тебя то, что ты, как самостоятельный человек, можешь сделать сам.
– Но я же работаю! – взорвался он. – Я деньги в дом приношу!
– Я тоже работаю, – она повернулась к нему. – И тоже приношу деньги в дом. Но почему-то после работы я должна быть ещё и прачкой, и кухаркой, и домработницей. А ты только «уставшим добытчиком».
Олег растерянно замолчал. Такой свою жену он не знал. Куда делась молчаливая, покладистая женщина, которая тридцать лет безропотно обслуживала его?
В выходные он предпринял первую попытку самостоятельной стирки. Загрузил белое с цветным, насыпал порошка «на глаз» и включил машинку. Результат превзошёл все ожидания – любимая белая рубашка стала нежно-розовой из-за красных носков. Он смотрел на неё с таким видом, словно она предала его.
Вечером, когда он пытался погладить эту же рубашку, на ткани появились желтоватые разводы от перегретого утюга.
– Всё не так просто, да? – тихо спросила Анна, проходя мимо.
Олег только крепче стиснул зубы. Его бесило не столько то, что приходится делать домашнюю работу, сколько то, что он, взрослый успешный мужчина, оказался беспомощным в элементарных бытовых вопросах. И что самое обидное – его «забастовщица» выглядела совершенно спокойной и, кажется, даже помолодевшей.
Гроза собиралась давно, и в этот вечер она наконец разразилась.
Олег вернулся с работы раздражённый – начальник весь день придирался к его внешнему виду. Ещё бы: рубашка помятая, брюки с заломами. А дома его ждал пустой холодильник и гора немытой посуды – его посуды, потому что Анна теперь мыла только свою.
– Хватит! – он с грохотом поставил портфель у двери. – Ты думаешь, это смешно? Думаешь, ты меня так проучишь?
Анна сидела в кресле с книгой – раньше на это у неё никогда не было времени.
– Я никого не пытаюсь проучить, – она подняла глаза от страниц. – Просто показываю тебе реальность.
– Какую ещё реальность? – он навис над ней. – Ту, в которой ты решила превратить мою жизнь в ад? Где всё, что мне остаётся – это грязная одежда и пустой холодильник?
Анна медленно закрыла книгу. Внутри всё дрожало, но голос оставался спокойным: – А как ты думаешь, чья это была реальность последние тридцать лет? Моя. Только я не устраивала истерик, а молча тянула этот воз.
– Это твои обязанности! Ты – жена!
– Нет, Олег. – Она встала, и впервые за их разговор в её голосе зазвенела сталь. – Это не обязанности жены. Это обязанности домработницы. Только домработнице платят, а я выполняла всё бесплатно, да ещё и выслушивала, какой ты у нас независимый.
– Да как ты…
– Тридцать лет, – перебила она его. – Тридцать лет я стирала твои носки, гладила твои рубашки, готовила тебе завтраки, обеды и ужины. Тридцать лет я собирала с пола твои грязные вещи, мыла за тобой посуду, планировала меню, ходила по магазинам. И всё это – после собственной работы. А ты считал, что так и должно быть.
Её слова били, словно градины по стеклу. Олег открыл рот, чтобы возразить, но не нашёл слов.
– Знаешь, что самое обидное? – продолжала Анна, и теперь в её голосе звучала застарелая боль. – Ты никогда, ни разу не сказал простое «спасибо». Всё воспринималось как должное. Будто я – машина для обслуживания, а не живой человек.
– Я обеспечиваю семью! – наконец нашёлся он.
– Я тоже работаю, – устало ответила Анна. – И зарплата у нас почти одинаковая. Но почему-то домашний труд должен быть только на мне.
Олег схватил куртку и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью. Он бродил по вечерним улицам, кипя от злости и обиды. В какой-то момент зашёл в кафе – просто потому, что захотел есть, а дома его не ждал ужин.
Пока он ждал заказ, в памяти почему-то всплыла картинка из детства: мать, вечно усталая, с потухшими глазами, молча делающая всю работу по дому. А потом – её внезапный уход к сестре. Тогда он не понял, а отец только ругался и называл её предательницей. Теперь, сидя в кафе над остывающим кофе, Олег впервые задумался: а может, она тоже просто устала быть невидимкой?
Он достал телефон, открыл фотографию их с Анной свадьбы. Тридцать лет назад она светилась от счастья. Когда её глаза потухли? В какой момент он перестал видеть в ней человека и начал воспринимать как часть бытовой обстановки?
Домой Олег вернулся за полночь. В квартире было тихо. На кухонном столе он заметил записку: «На случай, если ты проголодаешься – в морозилке есть готовый ужин. РАЗОГРЕЙ САМ».
Он сел на табуретку и закрыл лицо руками. Что-то надломилось внутри, какая-то многолетняя корка самоуверенности и непробиваемой правоты. Впервые за долгие годы ему стало по-настоящему стыдно.
Утро началось необычно – с запаха горелых тостов и приглушённого ворчания на кухне. Анна открыла глаза, прислушиваясь к странным звукам. На кухне творилось что-то невообразимое: звенела посуда, шкворчало масло на плите, слышалось приглушённое «ох» и «ах», а между всем этим пробивалось бормотание Олега: «Так, а теперь как там было… две ложки или три?»
Анна набросила старенький цветастый халат и на цыпочках прокралась к кухне. Замерла в дверном проёме, не в силах поверить своим глазам.
Перед ней предстала удивительная картина: Олег, затянутый в белый фартук (тот самый, подаренный ещё на новоселье и ни разу не надёванный), священнодействовал у плиты. На столе громоздилось его творчество – тарелка с почерневшими тостами и две чашки кофе разных оттенков, будто он заваривал их из разных сортов, хотя она точно помнила – покупала одинаковый.
– Ты… что здесь делаешь? – выдохнула она еле слышно.
Олег подпрыгнул от неожиданности, обернулся всем телом. Его лицо – растерянное, смущённое и одновременно какое-то решительное – показалось ей вдруг удивительно молодым, как тридцать лет назад.
– Завтрак готовлю, – пробурчал он, нервно одёргивая фартук. – Только вот… с тостами немного не рассчитал. И кофе почему-то получился разный, хотя я вроде всё делал одинаково. А яичница…
Он беспомощно уставился на сковородку, где нечто, задуманное как яичница, превратилось в намертво припаянную к металлу корочку.
– Чёрт возьми, – покачал он головой, – никогда бы не подумал, что просто приготовить завтрак – это целая наука.
Анна прислонилась к дверному косяку: – А что случилось?
– Я всю ночь думал, – он отвернулся к плите, словно ему было легче говорить, не глядя ей в глаза. – Вспомнил маму. Как она ушла тогда… Я ведь осуждал её. Считал, что она бросила нас с отцом. А она просто устала быть мебелью.
Его плечи поникли: – Знаешь, я ведь правда считал, что раз зарабатываю деньги, то всё остальное – не моё дело. Что это… само собой как-то делается. Белье стирается, посуда моется, еда появляется на столе. Как в сказке.
Он повернулся к ней: – Прости меня.
Анна почувствовала, как предательски защипало в глазах.
– Я не хочу быть как отец, – продолжал Олег. – Он так и не понял, где ошибся. До сих пор живёт один, считает себя жертвой женского предательства. А я… я не хочу тебя потерять.
Он подошёл к столу, отодвинул для неё стул: – Давай завтракать. Тосты, конечно, подгорели, но это мои первые тосты за тридцать лет. Можно сказать, исторический момент.
Анна села за стол, разглядывая этого нового, незнакомого Олега. Он налил ей кофе, пододвинул сахарницу: – Я записался на кулинарные курсы. Для начинающих. Там как раз набирают группу… бывших «независимых мужчин».
Она не выдержала – рассмеялась. Он тоже улыбнулся, впервые за эти тяжёлые дни.
– Я не обещаю, что изменюсь в одночасье, – сказал он серьёзно. – Тридцать лет привычек так просто не перечеркнёшь. Но я попробую. Правда попробую.
Анна отхлебнула кофе – на удивление, он был вполне сносным.
– Знаешь, – она посмотрела на мужа, – дело ведь не в том, чтобы всё делить поровну. Просто… мне важно знать, что ты видишь мой труд. Что ценишь его.
– Я постараюсь не только видеть, но и разделять его с тобой, – он взял её руку в свою. – Вот только научусь сначала готовить так, чтобы это можно было есть.
Она улыбнулась и… надкусила горелый тост. В конце концов, каждый когда-то начинал с первого шага.
Ваш следующий фаворит:
