Стеклянная солонка звякнула о фарфоровую тарелку, когда Дмитрий швырнул на стол куриное бедро. Жирные макароны в форме ракушек разлетелись по кухне, прилипнув к обоям с выцветшими ромашками.
— Хватит! — Его голос, обычно глухой от вечного недовольства, теперь резал воздух, как нож. — Ты что, решила меня в свинью превратить?
Ольга замерла с губкой в руке. Лунный свет из окна падал на её лицо, подчеркивая морщинки у глаз — следы тысяч бессонных ночей.
— Дима, я же… — Она потянулась к его тарелке, но он резко отодвинул стул. Металлические ножки заскрежетали по кафелю.
— «Дима, я же»! — передразнил он, вставая. Его тень, огромная и угловатая, поползла по стене, поглощая крохотную кухню. — Десять лет готовишь, как твоя мамаша учила: жарь, парь, соли! А что я? Шар для боулинга в костюме! — Он шлепнул ладонями по животу, и жир дрогнул под клетчатой рубашкой.
Ольга машинально поправила платье — серое, бесформенное, с криво пришитыми пуговицами. Его выбрал Дмитрий на распродаже пять лет назад: «Зачем тебе модницы? И так сойдешь».
— Может, салат сделаю? — прошептала она, собирая макароны с подоконника.
— Салат?! — Дмитрий фыркнул, и его нос, красный от гипертонии, сморщился. — Я тебе не кролик, чтобы траву жевать!
— Тогда что… — Она обхватила себя за плечи, будто внезапно замёрзла. Голос дрогнул: — Чего ты хочешь-то?
Муж схватил со стола ключи. Брелок в виде медвежонка — подарок Ольги на первую годовщину — звякнул насмешливо.
— Хочу, чтобы ты хоть раз подумала сама! — Он выдернул из вешалки потрёпанную куртку. —
Дверь захлопнулась так, что задрожали банки с соленьями на полке. Ольга уронила губку. В тишине зашипел кран — вечно подтекающий, как её слёзы. — Мам… — Ольга прижала трубку к уху, глядя на свой отражение в микроволновке. Искажённое лицо напоминало маску клоуна. — Он ушёл. Сказал… что я ему надоела.
На другом конце провода зашуршало — Вероника Петровна, наверное, перекладывала рассаду на дачной веранде.
— Либо кризис сорокалетних, либо баба появилась, — прозвучал диагноз. — А то и вместе.
— Мама! — Ольга всхлипнула. В горле запершило от недавно выкуренной сигареты — первой за десять лет.
— Не ной. Съезди к нему. Гарантирую, сидит в своей берлоге на Заречной, как раненый медведь.
Вероника Петровна никогда не скрывала неприязни к зятю. «Выбрала алкоголика без амбиций», — говорила она, глядя на дочь в платье «как у домработницы». Сама же Ольга помнила иное: студент-электрик с гитарой под окнами, стихи Есенина в смс в три часа ночи, кольцо с фианитом, купленное в кредит…
Возвращение в прошлое
Автобус №127 скрипел на ухабах, везя Ольгу к «Рассвету» — пятиэтажному дому-кораблю с облупленными балконами. Здесь, в коммуналке на четверых, они провели первые два месяца брака. Дмитрий тогда клялся: «Скоро переедем в новостройку!». Но «скоро» растянулось на годы, пока Ольга не взбунтовалась.
— Здесь даже душ принять нельзя! — кричала она, указывая на соседку Галину, которая вечно «случайно» заходила в ванную. — Выбирай: я или твой проклятый «Рассвет»!
Сейчас в коридоре пахло так же — капустой и сыростью. На двери №5 висел замок-собачка, купленный Дмитрием после кражи магнитофона. Ольга потянула за холодную ручку…
— Эй, красотка! — Хриплый голос заставил её обернуться. Из соседней комнаты высунулся Васька-алкоголик, лицо которого напоминало печёное яблоко. — Дашь на опохмел?
Она шарахнулась к лестнице, но тут дверь №5 скрипнула. Вышла девушка в розовом халате — явно не из местных.
— Дим, где чайник? — крикнула она через плечо, поправляя серьгу-кольцо.
Ольга прижалась к стене, закрыв лицо шарфом. Сердце билось так, будто хотело вырваться через горло.
Кожаное проклятие
— Он живёт с ней! — Ольга рыдала, размазывая тушь по щекам. В зеркале ванной отражалось чудовище с растрёпанными волосами.
— Не живёт, а использует, — поправила Вероника Петровна. — Ну что, готова бороться?
Идея пришла ночью. В глубине шкафа, под стопкой вязаных кофт, лежал кожаный комплект — подарок подруги на 25-летие. Тогда Дмитрий назвал его «одеждой для стриптизёрш» и запретил носить.
— О Господи… — Ольга ахнула, пытаясь застегнуть юбку на талии. Швы трещали, словно предупреждая об опасности. Но разве это важно?
Дмитрий явился через три часа. Увидев жену, он фыркнул:
— Ты что, на карнавал собралась? Похожа на перевязанную колбасу!
Его смех резал уши. За спиной хихикала та девушка — Ольга слышала шепот в трубке: «Не забудь полотенце!».
Когда дверь закрылась, кожаный жакет лопнул по шву. Пуговицы, как слёзы, закатились под диван.
Болезнь как спасение
— Оль… Это я, — голос Дмитрия звучал чужим. — Аппендицит. Врачи резали…
Она мчалась в такси, сжимая термос с куриным бульоном. В больничной палате Дмитрий лежал бледный, с капельницей в руке. Запах йода и страха.
— Сиделка требует 2000 в день, — пробормотал он, избегая её взгляда. — А диета…
— Всё устрою, — перебила Ольга. Его пальцы дрожали, когда она помогла ему одеться.
Дома Вероника Петровна застыла на пороге:
— Ты с ума сошла?! Он же…
— Мама, он нуждается во мне, — Ольга поправила одеяло на диване, где лежал Дмитрий.
— Суп! — крикнул он, стуча ложкой по столу. — И не пересоли, как в прошлый раз!
Вероника Петровна схватилась за сердце. В её глазах отразилось страшное прозрение: дочь не жертва. Она — добровольный пленник этой извращённой любви, где забота стала формой самоуничтожения.
Эпилог
На кухне, украшенной новыми обоями с пальмами (выбор Дмитрия), Ольга помешивала борщ. В кастрюле пузырилось нечто алое, густое, как их отношения.
— Лю-юба! — донёсся крик из комнаты. — Где мои таблетки?
— Несу, родной! — Она улыбнулась, поправляя фартук, сшитый из того самого кожаного жакета.
За окном кружились первые снежинки, похожие на осколки разбитых надежд. Где-то в «Рассвете» новая девушка искала чайник, а Васька-алкоголик клянчил деньги у соседей. Но здесь, в этом доме с ромашковыми обоями, время словно застыло — сладкий яд привычки оказался сильнее правды.
Вероника Петровна, глядя на дочь, впервые поняла: любовь — не всегда дар. Иногда это диагноз, не поддающийся лечению.
