Андрей вышел из автобуса и первым делом вдохнул сырой, с примесью угля и печного дыма, воздух. Смешение весны и промозглой безнадёги. В Калининграде такого не было. Там пахло морем и соснами. Здесь — прошлым.
Родной город почти не изменился: та же облезлая остановка, магазин с кривой вывеской «Продукты», лужи во дворе, в которых отражались облупленные балконы. Как будто десяти лет и не прошло. Как будто всё стояло на месте, ожидая, когда он вернётся.
Он шёл неспешно, волоча чемодан по потрескавшемуся асфальту. Пальцы мёрзли, но снимать перчатки не хотелось — слишком много воспоминаний, если дотронуться до родного подъезда рукой. Всё тело сжалось, когда он поднялся на четвёртый этаж. Дверь, коричневая, с самодельной обивкой из дерматина, осталась прежней. Даже вмятина от коляски на углу.
Он нажал на звонок. Долго не открывали.
— Кто? — раздалось из-за двери. Голос матери. Всё так же резко, с прищуром в интонации.
— Это я. Андрей.
Щёлкнул замок, послышалось тяжёлое, будто нехотя, движение щеколды.
— Ну, заходи, — мать стояла в проёме, руки вытерты о передник, губы в тонкой линии. Ни объятий, ни улыбки. Только взгляд: изучающий, как будто перед ней не сын, а инспектор из соцзащиты.
— Привет, мам, — он неловко улыбнулся.
— Приехал… Ну, заходи, чего стоишь.
Квартира встретила запахом жареного лука, старых половиков и затхлого воздуха. В коридоре лежала стопка коробок с чем-то, на стене — тот же ковёр, выцветший, с вытертым центром.
Из кухни выглянул отец — седой, с сутулой спиной и острыми, колючими глазами.
— О, приблудился. Гость из Европы, — пробурчал он, поправляя ремень на брюках.
— Калининград — это Россия, — ответил Андрей, пытаясь усмехнуться.
— Ну-ну, — отец отвернулся, исчез в глубине кухни.
Из другой комнаты, на ходу застёгивая кофту, выскочила Марина. Её он не видел с тех самых пор, как уехал. Пухлая, с потухшими глазами, но с всё тем же азартом в движениях.
— Андрюшка! — она кинулась обниматься. — Не верю! Приехал! Ну ты даёшь. Мы думали, ты нас совсем забыл.
— Не забыл. Просто… жизнь.
— Ох, жизнь. А у нас тут, знаешь… — она заговорила вполголоса, — кредиты душат. У малого телефон накрылся, а ему ж надо, у всех же смартфоны… Ну ты поймёшь, ты ж у нас теперь с деньгами.
Он не успел ответить. В коридор вышел подросток лет пятнадцати. В спортивках, с прищуром взрослого. Глянул на дядю — сквозь, с оценкой.
— Ты мне айфон привёз? — спросил прямо.
— Нет, — сказал Андрей. — Но… могу помочь выбрать, если надо.
— Мне выбирать не надо. Мне надо чтоб был, — буркнул парень и ушёл обратно в комнату.
Андрей вздохнул. Окинул взглядом квартиру. В углу стоял его старый школьный рюкзак, пыльный, подперевший полку с книгами. Вроде его и не было десять лет, а след остался. Застрял.
— Пойдём, — мать махнула рукой. — К столу.
На кухне было жарко и душно. Стол заставлен кастрюлями, банками с соленьями, сковородками. В углу — табуретка с клеёнкой. Отец наливал себе водку.
— За приезд, — сказал он сухо. — Но чтоб ты знал: не ждали.
Андрей поднял бокал с компотом.
— Я и не ждал, что ждёте. Просто… захотел приехать. Повидать.
Мать села напротив, положила себе кусок селёдки.
— Повидать. Ну да. А где был десять лет, сынок?
Он пожал плечами.
— Жил. Работал. В Калининграде. Инженером. На стройке.
Отец хмыкнул:
— О, на стройке. А у нас тут, значит, не жизнь, а балет.
— Пап…
— Что — пап? Мы тут пахали, пока ты «жил». Мать с ног сбивалась, Марина одна с ребёнком, а ты — у моря. Хорошо устроился.
Алексей, старший брат, всё это время молча ел. Теперь поднял глаза.
— Ты, видно, не просто жить научился — ты теперь у нас благодетель, да? Раз в Калининграде — сразу барин?
Голос у него был низкий, с хрипотцой. Лицо — серое, с потными висками. И в глазах — не просто раздражение. Что-то глубже. Зависть? Злость?
Андрей проглотил кусок хлеба, поставил вилку.
— Я не барин. Просто… хотел увидеться. Может, поговорить.
— Поговорили, — мать встала, понесла тарелки в раковину. — Ты живёшь — а мы выживаем. Вот и вся разница.
Он сидел, опустив глаза в тарелку с остывшей гречкой. За окном лаяла собака, телевизор в комнате бубнил какие-то новости. Возвращение домой превратилось в странную сцену, где каждый играл свою роль, только не было зрителей.
Он понял: разговор ещё не начался. Но напряжение уже натянуло воздух, как струну.
На следующее утро Андрей проснулся от запаха каши. Мать варила манную, как в детстве. Казалось бы — жест добрый, почти забота. Но за столом всё вернулось на круги своя: тишина, перемешанная с невысказанным напряжением.
Он сидел с чашкой кофе, глядя в окно. Хотел сказать что-то нейтральное — про город, погоду, какие-нибудь новости. Но мать перебила:
— Ты когда обратно?
— Через неделю, наверное. Пока отпустили.
— А зачем приехал, если всего на неделю? Посочувствовать? Или совесть замучила?
Он сжал чашку крепче.
— Я хотел увидеть вас. Может, что-то сделать. Я ведь не враг.
Из комнаты вышел Алексей. В майке, с телефоном в руке, осмотрел брата сверху вниз, будто незнакомца.
— Ну, если делать собрался — тут дел навалом. У Марины машина разваливается. У нас окна потеют, грибок на стене. И да, у малого день рождения скоро.
Марина из кухни крикнула:
— И стиралка гремит как трактор. Может, посмотришь?
— Я инженер, а не мастер по ремонту, — тихо сказал Андрей.
— Ну да, — Алексей хмыкнул. — По стройкам ходить у моря — это ж наука великая.
Андрей встал. Пошёл одеваться. Хотел выйти на улицу, вдохнуть, проветриться.
— Ты куда? — мать вытерла руки о фартук.
— Погуляю. Позже поговорим.
— Да, погуляй. Тут у нас всё без тебя крутится, как-никак десять лет обошлись.
Он молча вышел.
Двор встретил его всё теми же бабками у подъезда, щербатыми лавками, мячом, грохочущим по асфальту. Андрей свернул в сторону школы — вдруг захотелось увидеть, что там.
У ворот стояли двое — Лёха Писарев и Димка Круглов. Одноклассники. Постарели, потолстели, но лица — узнаваемые.
— О, кого чёрт принёс! — Лёха первым хлопнул Андрея по плечу. — Андрюха, ты? Живой?
— Приехал, — пожал плечами Андрей. — На неделю. Навестить.
— Навестить? Не к свадьбе, не к похоронам — просто так? — Димка фыркнул. — Ты прям как инопланетянин. С планеты «Жизнь удалась».
— Не такая уж она и удалась, — попытался улыбнуться Андрей. — Просто другая.
— А чё ты там делаешь? — Лёха прищурился. — Ну, по-честному. Сколько зарабатываешь?
Андрей замешкался.
— Ну, нормально. Хватает.
— Ты, если что, поможешь? — Димка наклонился ближе. — Мне бы с работой. Или хотя бы деньгами. Я не просто так. Я верну. Ты ж меня знаешь.
Андрей хотел сказать «нет». Но слова застряли. Лишь кивнул невнятно, а внутри — всё сжалось. Даже здесь. Даже эти двое.
— Ты, если можешь, займи. Ну, не прямо сейчас, но… двести тысяч. Серьёзно, я отблагодарю. Всё верну. Я ж тебя уважаю.
Андрей посмотрел на них. Не видел перед собой друзей. Видел только голод, выгоду, цепкие взгляды.
— Я подумаю. Мне идти пора.
— Давай, не теряйся. Мы ж свои.
Он кивнул. Шёл обратно, как в тумане.
Вечером был скандал.
Началось с пустяка — отец забыл выключить плиту, подгорела еда. Мать накричала. Он огрызнулся. Алексей вмешался. Всё завертелось.
— Ты пришёл, а у нас теперь как на иголках, — кричала мать. — Лучше бы не приезжал. Ты чужой.
— Мама, я… — Андрей хотел объясниться. Но голос отца перебил:
— Он сбежал. И теперь приехал геройствовать. Умный нашёлся.
— Я не сбегал. Я просто хотел жить.
— Мы тут — не живём, да? — Алексей встал, подошёл ближе. — Мы тут, значит, неудачники, а ты — вся такая мечта.
— Я не это сказал.
— А что сказал?! — брат шагнул ближе, на лице — злость. — Ты никогда нам не помогал. Мы тут пахали, пока ты загорал. Так что не строй из себя спасителя. Ты не нужен.
Мать кивнула:
— Да. Ты нам чужой.
Андрей сдержался. Встал. Пошёл в комнату. Собрал рюкзак. Ничего не взял — ни сувениров, ни подарков.
На выходе мать смотрела на него с упрёком.
— Уходишь. Как всегда.
Он посмотрел ей в глаза.
— Я вернулся — а вы не ждали. Даже не пытались понять.
Отец отвернулся. Алексей демонстративно закурил.
Он вышел. Закрыл за собой дверь.
На лестнице было темно и тихо. Только один голос догнал его сверху:
— Вот и иди, барин. Иди к своим…
Но он уже не слушал.
Он не пошёл сразу на улицу. Постоял в подъезде, в полумраке, пока дыхание не стало ровнее. На лестнице пахло сыростью и чем-то аптечным.
В этот момент с верхнего пролёта спустилась женщина с пакетом. Они почти столкнулись.
— Ой, извини… — она подняла глаза. — Андрей?
Он узнал её не сразу. Лицо — чуть осунувшееся, волосы собраны в небрежный пучок, но глаза… Глаза были те же. Тёплые, немного ироничные.
— Ольга?
— Да. Сколько лет… Ты как?
— Да вот, приехал. Повидаться. Хотя…
Он не договорил.
Она кивнула, будто поняла всё без слов.
— Я тут живу. С матерью. Она болеет, почти не встаёт. Работаю в аптеке.
— Тяжело?
— Бывает. Но не жалуюсь. А ты?
Он развёл руками:
— Живу вроде нормально. Но как будто не на месте.
Ольга взглянула на него мягко.
— Ты хороший был, Андрей. Просто ты вырвался. А тут остались те, кто не смог. Вот и злые.
Он опёрся о перила, покачал головой:
— Я виноват. Вроде всё есть — работа, стабильность. А ощущение, будто предал что-то.
— Ты просто ушёл вперёд. Это не повод извиняться, — она слегка коснулась его локтя. — Правда.
В этот момент на лестнице послышались шаги. Мать Андрея вышла в халате, остановилась, взглянула на них с раздражением.
— Пошли домой, — бросила она.
Андрей глянул на Ольгу, хотел что-то сказать.
— Не возвращайся сюда ради них. Ради себя — может быть, — тихо сказала она, прежде чем скрыться за дверью.
Он пошёл за матерью, но её слова остались внутри.
А на следующее утро — уехал. Почти не прощаясь, не задерживаясь. Было ясно: оставаться здесь больше нельзя. Всё нужное он уже понял.
Прошло два месяца.
Калининград встретил Андрея серым небом и слякотью, но он дышал свободно. Вернулся на стройку, жил в съёмной квартире недалеко от залива. Работал молча, не обсуждая прошлое, не заглядывая в будущее. Впервые за много лет он начал вставать рано просто потому, что хотел.
Поначалу телефон звонил часто — мать, Марина, потом Алексей. Он не брал. Потом — перестали. Наступила тишина, и она оказалась не страшной, а нужной.
И вот однажды — звонок.
Номер сестры. Он не хотел брать, но что-то ёкнуло. Ответил.
— Андрей… Папа умер.
Пауза.
— Внезапно. Сердце. Он плохо себя чувствовал после того вечера. Всё молчал, не ел. Мама говорила, что это ты его…
В трубке послышался голос матери. Глухой, тяжёлый.
— Ты к нам, сынок, больше не приезжай. Отец после тебя сдал. Не спал, не ел, всё переваривал… Потом лёг и больше не встал. Так что… живи там. Без нас.
Тон — ровный, как будто под диктовку. Ни злости, ни прощения. Просто вычёркивание.
Щелчок — и тишина.
Андрей долго сидел с телефоном в руке. Мысли не шли. Было только чувство: не боль, не вина, а… усталость.
Через день пришло сообщение от Марины.
«Если можешь, помоги с похоронами. Мы не скажем, что от тебя.»
Он перевёл деньги. Без подписи. Без объяснений. Просто — чтобы не остаться внутри себя человеком, от которого потом будет стыдно.
Весна в Калининграде наступала неохотно. По утрам было зябко, на улицах — серость, морось и ветер с Балтики. Андрей ехал в поезде — командировка в Москву. Стекло покрывалось каплями, деревья за окном были голые, как обнажённые нервы.
Он смотрел в окно, будто туда, где когда-то был дом. Или то, что казалось домом.
Телефон завибрировал. Сообщение от Ольги:
«Ты, если вдруг приедешь — не молчи. Мне будет приятно.»
Простое, без намёков. Но он вдруг почувствовал, как это важно.
С той встречи на лестнице он думал о ней часто. Не как о женщине, которую можно полюбить. А как о человеке, который не потребовал. Не просил. Не осудил. Просто — понял.
Он закрыл глаза. Впервые за долгое время он думал не о долге, не о вине, не о ссорах. Думал о женщине, с которой был понят без слов. Удивительно: этого оказалось достаточно.
Внутри стало тихо. И в этой тишине родилось решение. Простое.
Я ещё вернусь. Не к ним. А к ней.
И пусть впереди — ещё многое. Он знал: теперь его шаги будут другими. Своими.
Камера (если бы была) уходила бы за окно — поезд мчится сквозь слякотную, но живую весну. А впереди — новая глава.
