Теперь она сидела в юридической консультации, облокотившись на пластиковый стол, пила кисло-сладкий чай из автомата и ждала, пока юрист отксерит её заявление.
— Но это же… квартира общая, — глухо продолжал Кирилл. — Мы же вместе в неё вложились. Ну ты же знаешь, это не так просто…
— Ты прав, — перебила Аня. — Квартира общая. Только вот жил в ней один человек. Точнее — две женщины. Я и твоя мама. А ты был где-то между. Как тень. Или как плинтус.
— Ты хочешь продать её?
— Я хочу выйти из этого брака. И из этой квартиры. Вынести только себя. Остальное — по суду.
— Это из-за мамы? — глупо, почти с надеждой спросил он.
— Нет, Кирилл. Это из-за тебя. Из-за того, что ты не мужчина. Ты — сын. Мамин. И таким останешься.
Юрист вернулся с бумагами. Она подписала, быстро, как в офисе, без эмоций.
На следующей неделе суд. Кирилл не пришёл. Прислал доверенность. Адвокат от него был вялый, как понедельник.
— Против раздела не возражаем, — протянул он. — Но просим учесть, что мать Кирилла проживает в квартире. Она пенсионерка, с медицинскими показаниями. Выселение — нецелесообразно.
Аня слушала, как будто это про кого-то другого. Женщину, у которой отняли голос, достоинство и право на жизнь. Нет, не квартиру — именно жизнь.
Она смотрела на судью и молчала.
— Есть возражения? — спросил судья.
— Есть, — сказала она, поднимаясь. — Я не против, чтобы его мать осталась. Я против, чтобы я продолжала жить в этом гнетущем, вечно недовольном, чужом доме. Пусть оставят себе стены. Я заберу свободу.
Через месяц сделка состоялась. Аня уступила свою долю по оценке, не спорила, не торговалась. Забрала деньги, закрыла ипотеку, распрощалась с банком и с прошлым.
Кирилл не позвонил. Не написал. Не извинился. Только однажды прислал по почте коробку с её книгами и зубной щёткой. Внутри лежала записка: «Если передумаешь, я всегда…»
Она порвала записку пополам, не дочитав.
Прошло ещё полгода. Аня сняла квартиру в другом районе — с балконом и стиральной машиной, без вечно брюзжащих соседей и сквозняков под дверью. Сделала косметику: перекрасила стены в светло-серый, поменяла лампочки, выкинула всё, что напоминало о совместной жизни.
И вот теперь она стояла в зеркале. Новое платье. Волосы подстрижены. Маникюр — наконец-то без сколов. На губах — не просто помада, а улыбка. Такая, как у человека, выжившего после пожара.
— Мам, ты не хочешь к нам заехать в субботу? — голос её дочери звучал спокойно. — Мы хотим тебе кое-что показать.
— Конечно, — ответила Аня. — С радостью.
Она выключила телефон и посмотрела на себя. Всё та же женщина. Но теперь — без страха. Без вины. Без зависимости.
А внизу, в списке дел на холодильнике, значилось последнее, жирным маркером:
«Купить квартиру на себя. Только на себя. И больше никого не вписывать».
— Вот теперь всё правильно, — сказала она своему отражению.
И ушла на встречу с жизнью. Без оглядки.
