В этот момент в её кармане зазвонил телефон. Вся семья Алексея синхронно напряглась. Маша медленно достала телефон и посмотрела на экран. Звонила мать.
— Мне нужно ответить, — тихо сказала она и вышла в коридор.
— Ты где? — без приветствия спросила Елена Петровна.
— Доброе утро, мама, — механически ответила Маша. — Я у Лёши.
— Немедленно домой! — приказным тоном произнесла мать. — Ты что себе позволяешь? Без спросу убегать на ночь!
Маша почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Привычное чувство вины, которое появлялось каждый раз, когда она пыталась противостоять матери, начало овладевать ею. Но тут она вспомнила тепло и принятие, которые получила в семье Алексея. Вспомнила, как мать заперла дверь, не пуская её домой. И что-то внутри неё наконец сломалось.
— Ты сама меня выгнала, — тихо, но твёрдо сказала она. — Заперла дверь и сказала ночевать где хочу.
— Не выдумывай! Я просто хотела тебя проучить. А ты как всегда всё переврала и сбежала. Типичное поведение!
— Мама, мне двадцать лет, — Маша почувствовала, как дрожит её голос. — Я не ребёнок, которого нужно запирать дома. У меня своя жизнь.
— Ах, так значит? — голос Елены Петровны стал ледяным. — Своя жизнь? А кто тебя кормил двадцать лет? Кто одевал? Кто на ноги ставил? А теперь, значит, выросла, и мать побоку?
Этот разговор Мария помнила, словно он был вчера, хотя с тех пор прошло уже пять лет. Стоя у окна их с Алексеем новой квартиры, она смотрела на оживлённую улицу внизу и думала о том, каким длинным и одновременно быстрым был её путь к свободе.
Тот день стал переломным в её жизни. Впервые она не подчинилась матери, не вернулась домой с повинной. Вместо этого они с Алексеем заехали в квартиру днём, когда Елены Петровны не было дома, и забрали самые необходимые вещи: документы, одежду, учебники. Маша оставила записку, объяснив, что ей нужно время подумать, и что она позвонит.
Следующие несколько недель были тяжёлыми. Мать то угрожала, то умоляла, то обвиняла во всех мыслимых грехах. Но что-то в Маше изменилось после той ночи. Словно открылась какая-то дверь — ироничное сравнение, учитывая обстоятельства, — и она увидела свою жизнь в новом свете.
Жизнь в семье Алексея была совершенно другой. Здесь никто не закатывал истерик из-за мелочей, не обвинял и не манипулировал. Наталья Фёдоровна и Игорь Николаевич относились к ней с теплом и уважением, которых она никогда не знала от собственной матери.
Поначалу Маша чувствовала себя неуютно, постоянно ожидая подвоха. Ей казалось, что она навязывается, что рано или поздно им надоест её присутствие. Но шли недели, а отношение к ней не менялось.
— Ты чего такая напряжённая? — спросила однажды Наталья Фёдоровна, когда они вместе готовили ужин. — Как будто всё время ждёшь, что тебя отругают.
Маша не нашла, что ответить. Она действительно всё время была начеку, готовая в любой момент извиняться за то, что занимает место, дышит не так, делает что-то не идеально. Привычка, выработанная годами жизни с Еленой Петровной.
— Знаешь, Маша, — продолжила Наталья Фёдоровна, ловко нарезая овощи, — я хочу, чтобы ты знала: ты всегда желанный гость в нашем доме. И не только гость. Мы с Игорем тебя очень полюбили.
Маша замерла с ложкой в руке, не веря своим ушам.
— Но я же… я же ничего не сделала, — растерянно произнесла она.
Наталья Фёдоровна посмотрела на неё с лёгким удивлением:
— А что ты должна была сделать? Любят не за что-то. Просто любят, и всё.
В этот момент Мария поняла главное различие между двумя семьями: в одной любовь была валютой, которую нужно было зарабатывать хорошим поведением, послушанием, идеальными оценками. В другой — она была данностью, воздухом, которым дышат, не замечая его присутствия и не считая его заслугой.