— Знаешь что? Я рада, что всё так вышло. Иначе я бы вышла замуж за подлеца.
Когда объявили решение, Катя громко расплакалась. Автомобиль возвращался Наташе. Исковые требования — отклонить.
В коридоре мать перехватила Наташу:
— Ты счастлива? Разрушила семью!
— Нет, мама. Это вы разрушили. Когда решили, что одна дочь важнее другой.
Она вышла из здания суда. Первый раз за долгие месяцы — с чувством, что правда на её стороне.
Но главная битва была ещё впереди — за квартиру. И Наташа знала: теперь она готова к ней.
Дождь стучал по подоконнику квартиры, которую Наташа теперь называла исключительно «бабушкиной». Не «маминой», не «семейной», не «нашей». Только своей и бабушкиной.
Она разбирала папки с документами, готовясь к новому суду — о признании недействительным договора дарения квартиры, который мать якобы оформила на Катю полгода назад.
Звонок в дверь заставил её вздрогнуть. В глазке — мокрый от дождя Игорь.
— Уходи, — сказала Наташа через дверь.
— Я принёс документы. Те, что ты просила.
— Наташа, пожалуйста…
Она резко распахнула дверь.
— Какие ещё документы?
Он протянул конверт. Внутри — распечатанная переписка с Катей, где та хвасталась, как уговорила мать переписать квартиру «на всякий случай».
— Зачем? — Наташа сжала конверт.
— Я… я понял, как был слеп. Катя использовала меня. Как и твою мать.
— Поздно, — она сделала шаг назад, чтобы закрыть дверь.
Игорь упёрся ладонью в косяк:
— Я подал на расторжение помолвки. Вернул Кате кольцо.
— И что, я должна аплодировать?
— Нет. Я просто хочу, чтобы ты знала…
Наташа захлопнула дверь. Конверт дрожал в её руках.
На следующий день раздался звонок из больницы. Мать попала в кардиологию с подозрением на инфаркт.
В палате пахло лекарствами и страхом. Мать лежала бледная, с капельницей.
— Пришла… — она слабо улыбнулась.
— Врачи говорят, жить буду. — Мать отвернулась к окну. — Катя была здесь один раз. Спросила, не передумала ли я насчёт квартиры.
Наташа молча поправила подушку.
— Я… я всё переписала обратно на тебя. Документы у нотариуса.
Рука матери дрожала, когда она взяла Наташину.
Наташа не ответила. Она просто сидела, глядя, как капает прозрачная жидкость из капельницы.
Через месяц она получила свидетельство о собственности. Ключи от машины. Решение суда о компенсации морального вреда.
В пустой квартире Наташа стояла у зеркала, рассматривая новую стрижку. Телефон молчал — ни звонков от Кати, ни сообщений от Игоря.
Она взяла чемодан, купленный накануне. Берлин — Москва — Владивосток. Билет был куплен в один конец.
Перед выходом Наташа обвела взглядом стены, где осталось её детство. Где пахло бабушкиными пирогами. Где когда-то смеялись все вместе.
Дверь закрылась с тихим щелчком.
Лифт ехал вниз. В кармане звякнули ключи — от новой жизни. От неизвестности. От свободы.
На улице светило солнце.
В маленьком кафе на берегу Балтийского моря официантка в белом фартуке разносила заказы. Её короткие каштановые волосы вздымались лёгкими прядями на морском ветру, а на левой руке поблёскивал тонкий серебряный браслет — единственное украшение.
— Ваш фирменный штрудель с вишней, — Наташа поставила тарелку перед пожилой парой.
— О, спасибо, милая! Вы так похожи на нашу дочь, — улыбнулась женщина.
Мужчина достал телефон:
— Может, сфотографируете нас на память?
Наташа взяла аппарат. В объективе мелькнуло её отражение — спокойные глаза, лёгкие морщинки от улыбки. Год назад она бы не узнала себя.
Вечером, после смены, она сидела на пустом пляже. В телефоне — новое сообщение от Лены:
«Приезжала Катя. Спрашивала, как тебя найти. Говорит, мать тяжело болеет…»
Наташа отложила телефон, наблюдая, как волна накрывает следы на песке. В кармане куртки лежало нераспечатанное письмо — толстый конверт с московским штемпелем, пришедший на прошлой неделе.
Она вдруг вспомнила бабушкины слова:
«Раны заживают, детка. Но шрамы остаются — чтобы помнить.»
Вдалеке зажглись огни рыбацких лодок. Наташа вдохнула солёный воздух и достала ключи от своей квартиры — маленькой, с видом на море.
Завтра будет новый день. А значит — новые следы на песке.
