Февральские сумерки опускались на город, когда Лариса Краснова в очередной раз стояла перед дилеммой, терзавшей её каждую вторую смену. В маленькой кухне их двухкомнатной квартиры на окраине пахло гречневой кашей и котлетами — ужин, который она наспех приготовила для дочери. За окном мела позёмка, и в жёлтом свете уличного фонаря снежинки казались золотой пылью.
— Светочка, милая, — начала она, присаживаясь на корточки перед дочерью, чтобы их глаза оказались на одном уровне, — мне снова нужно на ночную смену, а тётя Маша уехала к сестре в Тулу… Семилетняя Света подняла глаза от толстого тома сказок Андерсена — подарка на прошлый день рождения — и с той серьёзностью, которая всегда удивляла мать в столь юном создании, произнесла:
— Мама, я понимаю твоё беспокойство. Но разве мы не обсуждали этот вопрос множество раз? Я буду вести себя тихо, читать книгу, а когда устану — лягу спать на диванчике в ординаторской. Никто и не заметит моего присутствия.
Лариса невольно улыбнулась. Эта манера изъясняться, словно маленький профессор, появилась у Светы после того, как она начала запоем читать классику из домашней библиотеки, доставшейся от бабушки-филолога. Соседи поначалу терялись, услышав от ребёнка фразы вроде «позвольте мне высказать своё мнение по данному вопросу», но потом привыкли.
— Ах, Светлана Игоревна, — вздохнула Лариса, обнимая дочь, — что бы я без тебя делала? Только обещай мне…
— Не показываться на глаза твоему начальству и вообще вести себя так, словно меня там нет, — закончила за неё Света. — Обещаю, мамочка.
Городская больница №17 встретила их запахом хлорки и лекарств — запахом, к которому Лариса за три года работы так и не смогла привыкнуть полностью. В вестибюле дежурила Клавдия Петровна, пожилая вахтёрша, которая при виде Светы только покачала головой, но ничего не сказала — не впервые.
— Ларочка, опять с convoy? — из-за угла показалась Татьяна, молодая практикантка, с которой они работали в паре.
— А что делать, Танюш? Не могу же я её одну на всю ночь оставить.
Они шли по длинному коридору третьего этажа — терапевтическое отделение. Стены, выкрашенные в тот особый больничный зелёный цвет, который почему-то считался успокаивающим, были увешаны плакатами о вреде курения и пользе мытья рук. Из палат доносились приглушённые голоса, покашливание, звон посуды.
— Слышала новость? — понизив голос, заговорила Татьяна. — В реанимации тот молодой бизнесмен, Михаил Петрович кажется, всё без сознания. Уже второй месяц. Врачи в недоумении — вроде бы идёт на поправку, а потом снова ухудшение. Жена его каждый день приходит, плачет. Красивая такая, ухоженная. Жалко её.
Лариса сочувственно кивнула. За годы работы она повидала немало человеческого горя, но так и не научилась относиться к нему равнодушно.
Устроив Свету в маленькой подсобке с самодельной библиотекой из забытых кем-то книг и журналов, Лариса приступила к работе. Мыть полы, протирать стены, выносить мусор — труд не из лёгких, особенно ночью, когда усталость наваливается свинцовой тяжестью. Но что поделать? Диплом переводчика, полученный в лихие девяностые, оказался почти бесполезен. Редкие заказы на переводы технической документации приносили копейки. А растить дочь одной…
Игорь ушёл, когда Свете было два года. Просто собрал вещи и уехал к новой пассии — молодой и беззаботной, не обременённой ребёнком. Алименты платил первые полгода, потом пропал. Лариса не стала его искать — гордость не позволила.
Глава вторая
Света дочитала последнюю страницу «Дюймовочки» и с досадой захлопнула книгу. Как всегда, конец наступил слишком быстро. За окном подсобки шумела больничная жизнь — спешащие шаги медсестёр, скрип каталок, приглушённые голоса. Девочка выглянула в коридор. Пусто. Мама, наверное, на другом этаже.
Порывшись в своей сумочке — подарок мамы на Новый год, розовый, с блёстками, — Света обнаружила, что забыла цветные карандаши. А так хотелось нарисовать Дюймовочку на листе кувшинки! Недолго думая, она решила найти маму и попросить у неё простой карандаш — мама всегда носила его в кармане халата для каких-то записей.
Больничные коридоры ночью казались бесконечными. Света шла, стараясь ступать бесшумно — так учила мама. «Главное, чтобы тебя не увидел главврач или старшая медсестра», — всегда повторяла Лариса. Девочка представляла себе главврача огромным великаном с громовым голосом, хотя ни разу его не видела.
На втором этаже, в реанимационном отделении, было особенно тихо. Только мерное попискивание каких-то приборов нарушало тишину. Света уже хотела повернуть назад, когда услышала приближающиеся шаги — мерные, уверенные, на высоких каблуках. Чёк-чёк-чёк — по линолеуму.
Паника. Некуда спрятаться в пустом коридоре. Света дёрнула ручку ближайшей двери — открыто! — и юркнула внутрь.
Палата оказалась необычной. Вместо четырёх коек — одна. На ней неподвижно лежал человек, опутанный трубками и проводами. Молодое лицо, осунувшееся, с тёмными кругами под глазами. Рядом мерно капала капельница, мигали зелёные огоньки на мониторах.
Света затаилась за плотной шторой, отделявшей умывальник от основного помещения. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук должен был услышать весь этаж.
Дверь открылась. Вошла женщина — Света видела её через щель между шторой и стеной. Высокая, стройная, в дорогом пальто и элегантных сапожках. Красивая, как из журнала, который мама иногда листала в парикмахерской. Женщина огляделась, прислушалась, затем аккуратно закрыла дверь и повернула замок.
Подойдя к кровати, она долго смотрела на лежащего мужчину. На её лице играла странная улыбка — не добрая, не печальная, а какая-то… торжествующая.
— Ну что, дорогой муж, — голос её звучал тихо, но в нём слышался металл, — всё ещё дышишь? Врачи удивляются, почему ты никак не можешь поправиться. А я не удивляюсь. Я ведь так старалась подобрать правильную дозировку. Чтобы ты не умер сразу — это было бы подозрительно. Но и не выздоровел. Идеальный баланс, не правда ли?
Света прижала ладошку ко рту, чтобы не вскрикнуть. Что происходит? Это та самая жена, о которой говорила тётя Таня? Та, что каждый день плачет?
Женщина тем временем достала из сумочки маленький футляр. Щёлкнула замочек. Внутри — шприц и ампула с прозрачной жидкостью. Движения её были точными, отработанными. Она наполнила шприц, постучала по нему ногтем, выпуская пузырьки воздуха.
— Знаешь, Миша, — продолжала она, словно беседуя за чаем, — я ведь предупреждала тебя. Говорила — подпиши всё на меня, пока не поздно. Но ты упёрся. «Инга, — передразнила она чей-то голос, видимо, мужа, — я ещё молодой, успею обо всём позаботиться». Вот и позаботился. Теперь мне приходится заботиться самой.
Она проткнула иглой резиновую крышку флакона с лекарством, висевшего на штативе, и медленно ввела содержимое шприца.
— Ещё недельку-другую, и мы попрощаемся навсегда. Врачи разведут руками — организм не справился, осложнения, бывает. А я буду безутешная вдова. С твоими заводами, акциями и счетами в швейцарских банках. Справедливо, не так ли? Семь лет я терпела твоё равнодушие, твои бесконечные командировки, твоих любовниц. Теперь моя очередь жить в своё удовольствие.
Упаковав шприц обратно, женщина достала маленький пузырёк с пульверизатором. Прыснула себе в глаза, зажмурилась, сжала зубы. Слёзы потекли по щекам, размазывая тушь.
— Вот так. Теперь я снова безутешная жена. Пойду посижу в коридоре, пусть медсёстры видят, как я страдаю.
Она открыла дверь, вышла, оставив её приоткрытой. Света услышала, как в коридоре заскрипел стул.
Девочка стояла за шторой, боясь пошевелиться. В голове вертелась только одна мысль: она хочет его убить. Убить! Как в детективе, который мама смотрела по телевизору, думая, что Света спит.
Глава третья
Обратный путь до подсобки показался вечностью. Света шла, прижимаясь к стенам, вздрагивая от каждого звука. В голове крутились слова той женщины: «ещё недельку-другую»…
Когда Лариса, уставшая, с красными от бессонницы глазами, зашла проверить дочь, та сидела на стуле, подтянув колени к груди, и смотрела в одну точку.
— Светочка! Ты что, заболела? — Лариса присела рядом, потрогала лоб дочери. — Вроде не горячий. Что случилось, солнышко?
Света подняла на мать огромные глаза:
— Мама, ты не будешь ругаться, если я тебе кое-что расскажу?
— Конечно, не буду. Но подожди, давай выйдем на улицу, подышим воздухом. До конца смены всего час остался.
Они вышли на больничный двор. Февральский рассвет окрашивал небо в бледно-розовый цвет. Снег хрустел под ногами. Света, кутаясь в мамину куртку, рассказала всё, что видела и слышала.
Лариса слушала, и с каждым словом дочери её лицо становилось всё бледнее.
— Ты уверена? Ничего не придумала, не приснилось?
— Мама! — обиделась Света. — Я же не маленькая!
Весь день Лариса не находила себе места. История, рассказанная дочерью, казалась невероятной. Но Света никогда не врала, да и фантазии у неё были совсем другого рода — про фей и волшебные страны, а не про убийства.
К вечеру решение созрело. Лариса полезла в антресоли, где в старом чемодане хранились вещи студенческих лет. Вот она — маленькая камера, которую они использовали для съёмок дипломного фильма на журфаке. Батарейки, конечно, сели, но зарядное устройство нашлось тут же.
— Что ты задумала? — Света наблюдала за приготовлениями матери.
— Если эта женщина действительно делает то, что ты видела, нужны доказательства. Иначе нам никто не поверит.
На следующую ночную смену они отправились с особым настроением. Лариса, улучив момент, когда в реанимации никого не было, прокралась в палату и закрепила камеру под карнизом, замаскировав складками шторы. Сердце колотилось как бешеное — если поймают, уволят без выходного пособия, а то и хуже.
Три дня ничего не происходило. Лариса каждую смену проверяла камеру, меняла карту памяти. Света больше не отходила от подсобки, боясь снова случайно стать свидетелем страшной сцены.
На четвёртую ночь, забирая камеру, Лариса заметила, что индикатор записи мигал. Что-то было записано.
Глава четвёртая
Кабинет главного врача располагался на пятом этаже, в административном крыле. Лариса ни разу там не была — санитаркам там делать нечего. Сейчас, стоя перед массивной дверью с табличкой «Главный врач Матвей Сергеевич Воронцов», она судорожно сжимала в руках камеру.
В приёмной сидела секретарша — женщина лет пятидесяти с идеальной укладкой и строгим взглядом.
— Вы по какому вопросу? Приём по личным вопросам по четвергам.
— Это… это очень срочно. Касается пациента в реанимации. Пожалуйста, это вопрос жизни и смерти.
Секретарша окинула её оценивающим взглядом — от стоптанных зимних сапог до выбившихся из-под косынки волос — и, видимо, что-то в лице Ларисы её убедило.
— Подождите.
Через минуту дверь кабинета открылась.
— Заходите, — раздался низкий голос.
Матвей Сергеевич оказался совсем не таким, каким представляла его Света. Невысокий, полноватый, с добродушным лицом и внимательными серыми глазами за стёклами очков. Больше похожий на сельского учителя, чем на главврача крупной больницы.
— Садитесь. Марья Ивановна сказала, у вас срочное дело?
Лариса, запинаясь, начала рассказывать. Главврач слушал, не перебивая, только брови его поднимались всё выше.
— Вы понимаете, что обвиняете уважаемого человека в покушении на убийство? Инга Владимировна — жена известного предпринимателя, благотворительница…
— Я знаю, как это звучит. Но посмотрите запись. Прошу вас.
Воронцов включил компьютер, вставил карту памяти. На экране появилось изображение палаты. Вот входит Инга Владимировна. Вот достаёт шприц…
Главврач смотрел молча. Потом откинулся на спинку кресла, снял очки, потёр переносицу.
— Боже мой. Я думал, такое только в кино бывает. Вы знаете, мы никак не могли понять, что происходит с пациентом. Анализы то лучше, то хуже, симптомы не складываются в общую картину…
Он нажал кнопку селектора:
— Марья Ивановна, срочно пригласите ко мне заведующего реанимацией. И… попросите дежурного по больнице связаться с полицией. Скажите, что у нас чрезвычайная ситуация.
Обернулся к Ларисе:
— Камеру я вынужден оставить у себя как вещественное доказательство. Вы молодец. И ваша дочь тоже. Но впредь… — он строго посмотрел поверх очков, — никакой самодеятельности. Это могло закончиться плохо.
События развивались стремительно. Через час больница кишела полицейскими. Ингу Владимировну задержали прямо в коридоре реанимации — она как раз «навещала» мужа. При обыске в её сумочке нашли тот самый футляр со шприцем и ампулами.
Экспертиза показала, что в лекарство подмешивался сильнодействующий препарат, в малых дозах вызывающий симптомы, схожие с осложнениями основного заболевания. Расчёт был точным — ещё несколько введений, и организм не выдержал бы.
Татьяна, узнав обо всём, ходила за Ларисой хвостом:
— Ларк, ну расскажи, как ты догадалась? Я же видела, ты совсем не удивилась, когда полиция приехала!
— Интуиция, — отшучивалась Лариса.
Михаила Петровича перевели в другую клинику. Без регулярных инъекций яда его состояние быстро улучшалось. Через две недели он пришёл в сознание, через месяц уже сидел в кровати.
А Инга Владимировна… Следствие выяснило, что план она вынашивала давно. Нашли даже сообщника — врача-токсиколога из частной клиники, который за большие деньги консультировал её по дозировкам. Оба получили реальные сроки.
Эпилог
Весна в тот год пришла рано. Уже в конце марта с крыш капало, а во дворах чирикали воробьи, дерущиеся за лучшие места для гнёзд.
Лариса возилась на кухне с тестом — обещала Свете испечь её любимый яблочный пирог. Дочка сидела за столом, рисуя очередную принцессу.
— Мам, а когда будет готово?
— Терпение, моя хорошая. Искусство не терпит суеты.
В дверь позвонили. Лариса, отряхивая руки от муки, пошла открывать.
На пороге стоял мужчина — высокий, широкоплечий, с приятным открытым лицом. За спиной маячил второй — охранник или помощник.
— Лариса Игоревна Краснова?
— Да, это я.
— Меня зовут Михаил Петрович Савельев. Я тот самый пациент, которого вы с дочерью спасли. Можно войти?
Лариса ахнула:
— Конечно, проходите! Я только с кухни, извините за вид…
— Не извиняйтесь. Я чувствую чудесный запах — неужели пирог печёте?
За чаем Михаил рассказывал о своём выздоровлении, благодарил. Света изучала его с серьёзным видом, потом шепнула что-то маме на ухо.
— Что она сказала? — улыбнулся Михаил.
Лариса смутилась:
— Ничего особенного, детские фантазии…
— Я сказала, что вы нам подходите, — громко объявила Света.
— Для чего подхожу?
Света посмотрела на него снисходительно, как на несмышлёного:
— Мне нужно выдать маму замуж. Она много работает и мало отдыхает. А с мужем было бы легче.
Лариса покраснела до корней волос:
— Света!
Но Михаил рассмеялся — искренне, от души:
— Какая у вас умная дочь. Практичная. Из неё выйдет отличный управленец.
С того дня Михаил стал частым гостем в их маленькой квартире. Приносил Свете книги, Ларисе — цветы. Возил их за город, учил Свету кататься на велосипеде, а Ларису — водить машину.
— Знаете, — сказал он однажды, сидя с Ларисой на лавочке, пока Света кормила уток в пруду, — когда лежишь без сознания, всё равно что-то чувствуешь. Я помню чьи-то лёгкие шаги, запах лаванды от больничного порошка. Это были вы, да?
Лариса кивнула:
— Мы убирали в вашей палате. Я всегда старалась не шуметь.
— А я подсознательно ждал этих моментов. Как будто ангел-хранитель приходил. Оказалось, так и было.
Свадьбу сыграли осенью. Скромную, но красивую. Света была подружкой невесты и очень гордилась, что её план удался.
— Видишь, мама, — сказала она, когда они втроём возвращались из ЗАГСа, — я же говорила, что он нам подходит. Я сразу поняла, когда он пирог похвалил. Папа никогда твою стряпню не хвалил.
Михаил и Лариса переглянулись и рассмеялись.
Жизнь наладилась. Не сказочно — Михаилу пришлось восстанавливать бизнес после попытки Инги развалить всё в его отсутствие. Но главное — они были вместе. Семьёй, которая родилась из странного стечения обстоятельств, из детской наблюдательности и материнской решимости.
А в больнице №17 до сих пор ходит легенда о девочке-детективе, которая раскрыла настоящее преступление. Правда, с годами подробности обросли невероятными деталями, но Лариса, которая иногда навещала бывших коллег, только улыбалась, слушая эти рассказы.
— Пусть говорят, — думала она. — Главное, что всё закончилось хорошо.
И это была правда.
