— Помнишь, мама, как мы с тобой в театре бывали? — говорил Михаил, не прерывая игры на пианино.
— Как не помнить, — отзывалась она, и в её глазах вспыхивали огоньки былого.
— Ты ещё маленький был, а уже на весь зал кричал: «Браво!»
Михаил жил в старой многоэтажке, в квартире, где каждый уголок был пропитан воспоминаниями. Вместе с матерью, Анной Егоровной, они доживали свой век, будто два одиноких деревца, переплетённых корнями. Ей шёл уже восемьдесят первый год, а ему – пятьдесят. Судьба распорядилась так, что третий сын, когда-то всеобщий любимец, стал опорой матери в её старости, тогда как старшие братья давно растворились в своих заботах.
Соседки, наблюдая эту пару, частенько вздыхали:
— Анна Егоровна, — говорили они, — двух старших-то вы для жён растили, а Михаила — для души.
И правда, старшие сыновья уехали, обзавелись семьями, детьми, изредка наведываясь в родительский дом. А если и приезжали, то с лёгким сердцем — знали, что здесь всё под контролем: Мишенька не подведёт.
Михаил и впрямь был человеком редкой душевной мягкости. В детстве он и мухи не обижал, а повзрослев, и вовсе стал воплощением терпения и заботы. Он любил мать безмерно — той тихой, преданной любовью, которая не требует слов. И, быть может, именно поэтому жизнь сложилась так, что своей семьи у него не случилось. Не смог он оставить Анну Егоровну одну, не сумел разорвать эту невидимую нить, связывавшую их.
А ещё у него был дар. Музыка жила в нём с самого детства. В юности он мог часами сидеть за пианино, забывая о времени, погружаясь в мир нот и мелодий. Говорили, что, когда он играл, даже самые шумные соседи притихали, прислушиваясь к переливам за стеной.
— Михаил, — спрашивала его мать, сидя в кресле с вязанием в руках, — сыграй что-нибудь из старого.
Он улыбался, откидывал крышку пианино и касался клавиш. Звуки лились мягко, как ручей, омывая душу теплом.
Они смеялись. В эти мгновения годы отступали, и Анна Егоровна снова видела перед собой не седовласого мужчину, а того самого мальчишку, который когда-то бегал по парку с мячом.
Михаил работал в музыкальной школе. Дети его обожали — он никогда не кричал, не торопил, а терпеливо объяснял, пока у ученика в глазах не загоралось понимание.
— Михаил Сергеевич, — спрашивала как-то девочка лет десяти, — а почему вы не женились?
Он на мгновение задумался, потом улыбнулся:
— А кто бы тогда о маме моей заботился?
Девочка нахмурилась:
— Но ведь можно и жену любить, и маму тоже…
— Можно, — соглашался он. — Но сердце у меня такое — если любит, то целиком.
Играя вечером дома, он иногда ловил на себе взгляд матери — благодарный, тёплый. И понимал: никакие жертвы не были напрасны. Ведь самое главное в жизни — это чтобы близкому человеку было хорошо. А всё остальное… остальное можно пережить.
В их трёхкомнатной квартире всегда пахло свежестью, уютом и чем-то родным — то ли ванилью из пирогов, которые когда-то пекла мать, то ли воском от натёртого до блеска паркета. Раньше хозяйничала Анна Егоровна, но с годами силы покидали её, и Михаил постепенно взял всё в свои руки. Он варил супы, гладил бельё, аккуратно расставлял по полкам её любимые фарфоровые статуэтки — те самые, что она собирала всю жизнь.
— Сыночек, — говорила она, глядя на него усталыми глазами, — ты у меня золотой. Только не бросай меня, ладно? Не сдавай в тот… как его… дом для стариков.
Михаил садился рядом, брал её тонкую, почти прозрачную руку в свои ладони и отвечал твёрдо:
— Мама, ты что? Разве я мог бы?
Она вздыхала, кивала, и в её взгляде читалось облегчение.
Братья звонили редко. Интересовались здоровьем, но всегда находились причины, по которым не могли приехать: то работа, то дети болеют, то дела неотложные. Михаил никогда не упрекал их.
— У них свои семьи, — говорил он матери. — Им тяжело. (продолжение в статье)
– Таня, мы приглашены к Титовым на годовщину свадьбы, – с порога сообщил муж. – Серега ресторан заказал, настоящий банкет готовит, куча гостей, все дела.
– Чего это он? – удивилась Таня. – Никогда не приглашал...
– Да не знаю, не расспрашивал, некогда было. Круглая дата – наверное поэтому. В следующую субботу в три часа, при полном параде, нас с тобой ждут в «Виктории».
– Так сколько лет свадьбе? Подарок же тематический надо искать.
– А я не сказал? Десять лет! Юбилей.
– Как время бежит, – задумчиво сказала Таня, – кажется, совсем недавно кричали «Горько!», а уже десять лет прошло.
– Так Юлька в первый класс пошла в этом году.
– Да? Ну дети, особенно чужие, растут быстро, – пробормотала Татьяна, вбивая в поисковике «10 лет свадьбы». – Та-а-к, свадьба у них розовая или оловянная. Можно дарить всякое из олова, или что-то в розовых тонах. Может, халаты банные купить на всех?
– Пять штук? – Слава закатил глаза. – И потом, ты представляешь Серегу в розовом халате? Может, деньги? Или подарочный сертификат?
– Это скучно. Ну или как дополнение можно… ладно, время еще есть, поищу что-нибудь. Пошли ужинать. (продолжение в статье)
Ирина Егоровна несколько лет назад потеряла дочь. Несчастный случай…
Первое время она и сама буквально выпала из жизни. Ничего не видела, не слышала, ни с кем особо не говорила. Не могла и не хотела.
Ей казалось, что никто и никогда не поймет ее горя. Да ей этого и не нужно было. Она хотела только одного: чтобы все оставили ее в покое, наедине со своими мыслями, в которых Маша все еще была жива.
Мать убедила себя, что дочь просто уехала. Надолго. Но она обязательно вернется.
И номер Маши из телефона не удалила. Не смогла. Смотрела на него и думала: «А вдруг позвонит?»
Ведь вот он, номер. Рядом с другими.
С теми кто жив и здоров…
А еще этот номер давал ощущение, что Ирина Егоровна и сама может позвонить дочери… Когда захочет…
Как-то вечером, она по обыкновению сидела у окна, периодически выглядывая во двор.
Эта привычка сформировалась у нее давным-давно, когда Маша еще училась в школе.
Ждала дочку… Увидит, бывало, что та бежит домой – и к плите. Обед разогревать…
Кажется в другой жизни.
В задумчивости Ирина взяла телефон, стала просматривать список контактов.
И как всегда зацепилась глазами за номер Маши.
Совершенно машинально нажала вызов…
– Алло? – молодой женский голос звучал приветливо и был удивительно похож на голос дочери. Живой, нежный…
– Извините, – смутилась она, – кажется, я ошиблась номером.
– Ничего страшного, – ответила девушка с легкой улыбкой в голосе. – Бывает, – и положила трубку.
Ирина сидела словно оглушенная. Сначала подумала, что у нее галлюцинации. Но потом решила, что зря на себя наговаривает. Голос незнакомки действительно был похож на голос ее дочери. (продолжение в статье)
