-И что?— с волнением в голосе спросила подруга.
-А ничего, собрались мои дети и стали решать, где мне жить. И ни один не хочет брать меня насовсем к себе, все чем-то отговариваются. А ведь мне –то уже за восемьдесят. Мне покой нужен. А они что решили…— Мария Васильевна замолчала, а старая подруга смотрела на нее с жалостью и не торопила. У нее сердце сжималось от боли за Марию Васильевну, но чем помочь ей она не знала.
-Так вот, знаешь, что мои дети придумали? Они сказали, что я буду жить у них у всех по очереди, по три месяца у каждого.
-Это как же?— изумилась Лидия Степановна.
-А вот так, три месяца живу у Миши, три – у Светы, а потом три у Людочки. И вот что получилось, они все переругались. То один задержится, чтобы меня забрать, то другой. И начинают звонить друг другу и ругаться. Ты себе не представляешь, что они при этом говорят. И они даже не стесняются меня, а я ведь все это слышу.
-Бедная ты моя подруженька, да что же ты молчала? Сказала бы раньше, может быть, мы что-нибудь и придумали бы…
-Да стыдно мне, стыдно невыносимо… И ведь ты знаешь, что Люда придумала. Она собралась на брата и сестру в суд подавать, потому что они меня в последний раз забрали только через три недели. И хочет с них деньги получить за все, что я съела за эти три недели. Она и список целый приготовила, что я ем много, люблю хорошо покушать. А что там покушать. Мне ведь иногда и кусок в горло не лезет. Правда, пенсию мою они не требуют с меня, оставляют. Да ведь мне и лекарства нужны, и иногда какую-нибудь одежду прикупить. И так на мелкие расходы. А то у внуков день рождения или еще что-то, мне тоже хочется их побаловать, а на все где денег-то набраться.
-Что, правда Люда хочет в суд с этим идти? И как ей не стыдно только?
-Да, а я тоже в суд пойду..
-Зачем это тебе, Маша?
-А скажу судье, что раньше у нас на заводе было переходящее красное знамя и наша бригада неотвратно его получала и радовались так все. А теперь я сама как то переходящее знамя, но только никто из моих детей не рад, что их черед наступает меня к себе брать. Нет у меня на старости лет угла своего, нет своей кровати, никакого уголка, где бы лежали вещи. Даже альбом с семейными фотографиями я все вожу с собой, чтобы иногда по вечерам посмотреть, как мы с Петей жили, весело и дружно, как мои дети росли и так на сердце грустно сделается, что сижу и плачу. А они ведь ничего не понимают, удивляются, что я плачу. Мне Миша в последний раз говорит: «Что вы, мама, все обижаетесь и грустите? Разве вам плохо живется? Ведь у вас все есть». Да где же у меня все есть, у меня своего угла нет. У каждой собаки у хорошего хозяина есть своя конура и подстилка, и миска, а у меня все переходящее.
