— Мама, я тебя умоляю, только не про огород! — Олег шипел, как проколотая шина, поправляя свой идеально сидящий пиджак от модного бренда. — И про козу свою молчи. Вообще, лучше побольше молчи и улыбайся. Поняла?
Валентина Петровна, его мать, маленькая, круглолицая женщина в цветастом платье, которое она берегла «на выход», только растерянно хлопала глазами. Она приехала всего три часа назад из своей родной деревушки, привезла трехлитровую банку топлёного молока, домашний творог, ещё пирожки с капустой и огромный свёрток с вязаными носками для сына и невестки.
— Олежек, да я ж… я ж ничего и не скажу. Посижу тихонечко, как мышка, — пролепетала она, теребя в руках краешек старенькой шали.
Марина, жена Олега, слышала этот разговор из кухни, и её сердце сжалось от обиды за свекровь. За пять лет их брака она успела полюбить эту простую, добрую и невероятно щедрую женщину всем сердцем. Валентина Петровна была настоящей. В ней не было ни капли фальши, городской спеси или желания казаться кем-то другим. Она была человеком земли — тёплым, надёжным и искренним.
Олег же, вырвавшись из своей деревни десять лет назад, кажется, поставил себе цель вытравить из себя всё «простонародное». Он сменил говор на идеально поставленную столичную речь, научился разбираться в винах, носить дорогие часы и с лёгким пренебрежением говорить о людях, которые «не умеют себя подать». И самым большим его страхом было то, что кто-то из его нового, «статусного» окружения узнает, откуда он родом.
Сегодняшний вечер был для него апогеем, вершиной его многолетних стараний. К ним на ужин должен был прийти его начальник, Андрей Викторович, директор их фирмы, с супругой. От этого ужина зависело всё: Олег метил на должность руководителя нового отдела, и неформальная встреча дома должна была стать последним, решающим штрихом к его идеальному образу успешного менеджера.
И тут, как гром среди ясного неба, — приезд мамы. Она соскучилась, решила сделать сюрприз.
— Марина, ты проследи, чтобы она не надела свои шерстяные носки под туфли, — не унимался Олег, заглядывая на кухню. — И убери с видного места эту банку с молоком. У нас итальянский ужин, какое ещё топлёное молоко?
Марина молча кивнула, а про себя подумала: «Лучше бы ты ценил это молоко, а не своё лицемерное окружение».
