Я стою перед домом, который давно превратился для меня лишь в адрес на конвертах. Облупившаяся краска на двери напоминает о времени, что текло здесь без меня: ржавчина у замка, сколы на пороге, где когда-то стояла моя обувь. Сумка тянет плечо, а ключи, как назло, затерялись на самом дне. Я ищу их, пока не слышу шарканье тапочек за дверью. Валентина Павловна появляется на пороге — высокая, сухощавая, с прямой спиной. Она не улыбается, просто смотрит, будто пытается угадать, сколько во мне осталось от той Марины, которую когда-то провожала на поезд. Я отвожу взгляд, замечаю на подоконнике веранды тетрадь — обложка выцвела, но я узнаю почерк отца. Долго не решаюсь войти, но мать молча отступает в сторону. Внутри пахнет нагретой пылью, и даже половицы под ногами будто выражают недовольство моим возвращением. Позже, выбравшись на веранду, сквозь шелест листвы слышу, как в саду возится кто-то из соседей. Я сажусь на тёплую шероховатую доску, вытягиваю ноги. Пальцы тянутся к тетради. Обложка шершавит ладонь, словно сопротивляясь. Я не спешу: нужно разобрать бумаги, поговорить с матерью и как можно скорее уехать. Не хочется затягивать прощание с домом, который стал обузой, а не пристанью. Всё же я открываю тетрадь. Страницы шелестят — звук сухой, осторожный, как шаги по гравию. На пальцах оседает пыль, я машинально смахиваю её о колено. Запах чернил едва заметен, но упрямо держится на границе памяти. Я читаю: отец записывал короткие фразы, иногда только даты. Вдруг взгляд цепляется за строчку: «Марине — когда вырастет». Я вздрагиваю. В отражении стекла вижу своё лицо, искажённое линиями рамки, и не могу отвести глаз. Листаю дальше, ощущая, как внутри нарастает дрожь. В этих строках отец будто обращается ко мне: пишет о том, как боялся сказать лишнее, как не находил слов. Вспоминаю, как он сидел на этой же веранде, опуская взгляд, когда я просила рассказать о прошлом. Читаю ещё, но внутри всё сопротивляется — я столько лет старалась не думать, не вспоминать. Закрываю тетрадь, прижимая её к груди. Неужели мне снова предстоит возвращаться к тому, что казалось давно отрезанным? Из кухни доносится запах лука — резкий, свежий, как голос матери:
— Ты опять за своё? Только приехала — уже в бумагах копаешься. Я вздрагиваю, тетрадь едва не соскальзывает с колен. Валентина Павловна стоит в проёме, руки на поясе, взгляд твёрдый.
