— А он чего к молодёжи льнёт? Сидел бы дома и не давал супруге своей повода нервничать. Вон как распереживалась. – осуждающе загудели женщины.
— Нагуляются и замуж выйдут! – кто-то выкрикнул ей из толпы в ответ.
— Да где это видано, не стесняются при живой жене…
»ВОЗДАЯНИЕ»
ЧАСТЬ 1
Незаметно подкралось лето. Деревня оживала с каждым днём, особенно по вечерам. Студенты потянулись домой на каникулы.
Дискотеки стали длиннее и веселее. А у местных кумушек, умудрённых опытом, прибавилось тем для разговоров.
Жизнь молодёжи, птенцов, готовящихся вылететь из родительского гнезда, куда интереснее обсуждать, чем вспоминать своё безбашенное девичество.
Раньше ведь девки не вытворяли, берегли честь смолоду и до свадьбы ни-ни.
— Ну и девки нынче пошли! На губах молоко не обсохло, а они на мужиков заглядываются! И чего от них дальше ждать? – Нина пришла в магазин в хлебный день, набитый как коробочка, и, не занимая очереди, стала декламировать на повышенных тонах свой монолог, просившийся наружу.
Говорила она с тяжёлой одышкой. Лицо её раскраснелось то ли от скверного настроения, то ли от летнего зноя, прокравшегося после обеденного перерыва в сельпо, где места уже развернуться не хватало, а хлебная машина всё не приезжала.
Бабоньки чуть расступились, освободив «артистке» немного пространства.
— Что случилось-то?
— Чего она развыступалась-то? – зашепталась толпа.
— Мужик её за девкой ухлёстывает…
— Нинка за своим вчера весь вечер следила в клубе.
— А он чего к молодёжи льнёт? Сидел бы дома и не давал супруге своей повода нервничать. Вон как распереживалась. – осуждающе загудели женщины.
— Нагуляются и замуж выйдут! – кто-то выкрикнул ей из толпы в ответ.
— Да где это видано, не стесняются при живой жене… Лезут в штаны, прости господи… Куда мамаши смотрят? Да за такие дела – косу на руку намотать и ремня, чтобы месяц сидеть на заднице невозможно было. – Нина кипела, как чайник, забытый на включённой плите, что только пар не валил из ушей.
— Кто же на её Пашку позарился?
— К Алёнке Федотовой приревновала.
— Да не шуми ты! Зачем хороших девчонок грязью поливаешь? – заступился кто-то из бабонек из очереди.
— Лучше кобеля своего привяжи! Жених нашёлся!
— Твоим головастиком в лупах только в огороде ворон пугать. Кому он нужен, кроме тебя? – загудели женщины, дали окорот обыкновенной истеричке.
Поддержкой односельчан у Нины не получилось заручиться. Глаза её налились кровью. Она готова была броситься на заступниц как бык на красную тряпку. Как они могли поперёк ей слово сказать?
— Потише женщины! Не мешайте работать! – донеслось из-за прилавка.
Продавщица постоянно переспрашивала покупателя, галдёж и выкрики заглушали голос отоварившегося. Ошибаясь, пересчитывала и психовала из-за многоголосого гомона.
Народ на мгновение притих.
— Воздаяние! – снова кто-то высказался воспользовавшись затишьем в рядах неравнодушных женщин.
И с новой силой на Нину обрушился шквал осуждения.
— Сегодня моему на шею виснет, а завтра и до ваших дело дойдёт. Посмотрим как запоёте, заступницы! – Нина не могла никак успокоиться, всплёскивая руками от негодования.
Наверное долго бы возникала раздосадованная жена, но из очереди вышла Антонина Федотова и подошла вплотную к «ораторше».
— Ты по себе других не суди! – спокойно она сказала горланившей и покинула помещение.
От неожиданного появления Тони, физиономия Нины искривилось, губы безмолвно захлопали, как у рыбы пойманной и выброшенной на берег, брови поползли вверх.
А Федотова с полным равнодушием, не дожидаясь ответной реплики, покинула душное помещение.
— Вонь невозможная, надо же кто-то так обделался, что в магазине находиться невозможно. – ещё одна женщина покинула очередь и, проходя мимо Нины, шепнула ей. – Гадина же ты, Ушакова!Сама-то давно честной стала? Забыла как по молодости с Алёнкиным отцом, царствия ему небесного, по сеновалам прыгала?
Я бы на месте Антонины от тебя мокрого места не оставила бы, а она знала всё и терпела. Посмотри на себя, бесстыжая, из брёвен в твоих глазах наглых можно добротную избу сколотить.
— Все тут про всех знают! Особенно про «порядочных» теперь женщин…
— А кто сам в молодые годы натаскался, тот на других напраслину и гонит. – опять посыпались неодобрения «зрителей» в адрес Нины.
Она смолкла и, скрипя зубами, встала в конец очереди, прекратив концерт одинокого артиста.
***
Антонина не дождалась очереди. Внутри у неё всё бурлило. Пятнадцать лет прошло, а воспоминания возвращались с новой силой при каждой встрече с Ниной.
Пятнадцать лет – не малый срок, но для обиды, застрявшей занозой в сердце нет времени. Ничего Тоня не забыла, никому не простила: ни мужу, ни сопернице.
Словно вчера это случилось… Она не сразу поверила, что её Василий с молоденькой девчонкой связался, да так, что наплевал на пересуды и осуждения людей, не боялся любопытных взглядов.
Плакала Тоня украдкой. Дочка маленькая, всего два года. Жалко семью разрушать, вроде и неплохой отец, не пьющий, работящий. Алёнка по папке обмирала. А у Антонины душа почернела.
Ластится муж, чувствуя вину перед супругой. В любви признаётся, а сам при возможности к Нинке бежит.
— Завидуют, Тонечка, люди, вот им покоя и нет, что живём мы хорошо. Ты сплетни-то не слушай. Три к носу – всё пройдёт. – уговаривал Василий жену.
Не пойман – не вор.
А девчонка обнаглела донельзя. Нос кверху дерёт, идёт и земли под собой не слышит. Смотрит на Антонину дерзко. Мол, всё равно со мной будет!
Лопнуло терпение супруги, когда поздним вечером захватила она, как Вася с сеновала спускается, а следом хихикающая Нинка в коротком платьице.
Сговорились заранее. Васька покурить вышел на пять минут, когда Тоня спать легла. И пропал. Жена забеспокоилась полчаса прошло, а муж не вернулся.
Поднялась с предчувствием чего-то недоброго и за Васькой. А тот и не спешил, думал Тоня сон седьмой видит.
Другая бы кинулась на сладкую парочку, разобрала бы по запчастям, чтобы им не до веселья было. Но Тоня оцепенела. Одно дело подозревать и догадываться, другое – на месте захватить. Кричи — не кричи, и так всё понятно с муженьком и с девкой этой противной.
Васька Нинку за калитку проводил, всё никак намурлыкаться не могли. А Тоня на негнущихся ногах, держась за стеночку вернулась и рухнула в холодную постель. Провалилась в полную прострацию.
Слышала Тоня, как супруг крался в темноте, стараясь не наступать на скрипящие половицы, чувствовала, как нырнул под одеяло.
А она лежала лицом к стене с открытыми глазами. Не было слёз, а только понимание – это конец. Завтра он уедет в рейс, а она соберёт Алёнку и навсегда исчезнет из их дома, из деревни.
Но задуманное не успела Тоня осуществить. Только вещи собрала, дочку разбудила, покормила и вдруг стук в окошко, такой тихий.
— Здравствуй, Тоня… Муж твой… Вася разбился. Нет больше Васи…
Она не плакала, словно замороженная принимала соболезнования. Никто и не осудил её равнодушия, знали же его причину.
А «Причина» о Василии узнала на дискотеке. Говорили она там и в обморок падала, и рыдала за двоих: за себя и за законную супругу.
Недолго Нинка печалилась, укатила в город, замуж выскочила и почти пятнадцать лет и носу не казала в деревне.
И тут ни с того ни с сего вернулась месяц назад в родительский дом. Притащила с собой своего благоверного, а дочку пока в городе оставила со свекровью.
Шла Антонина домой и размышляла, как же так получилось, что опять их дорожки с Нинкой пересеклись? Что общего у Пашки с Алёнкой? От чего так его жена надрывается? Неужели дочка по стопам разлучницы пошла?
Продолжение
