— Сначала перепиши на меня часть квартиры, потом поговорим о ремонте.
Он произнес это так спокойно, будто предложил заказать пиццу. Мы сидели на кухне, перед нами лежал каталог с образцами плитки. — То есть как? — я не сразу поняла. — Ну, оформи на меня долю. Хочешь ремонт — давай сначала урегулируем юридические вопросы.
Он потянулся за чашкой. Кофе уже остыл. — Ты серьёзно? — спросила я, чувствуя, как под рёбрами сжимается холодный ком. — Да. Иначе нет смысла вкладываться. Он встал, отнес чашку к раковине, будто разговор закончен.
Квартиру я купила за год до свадьбы. Наследство от бабушки, продажа старой дачи, три года экономии на всём — так собрала на однокомнатную в спальном районе. Когда мы с Романом поженились, он переехал ко мне. «Не вижу смысла брать ипотеку, пока есть где жить», — сказал тогда. Я согласилась: зачем лишние кредиты?
Первые два года всё было идеально. Он сам предложил сделать ремонт: «Хочу вложиться в наш дом». Говорил о душевой вместо ванны, о французских окнах… Мечтал, а я верила. Пока не начались отговорки. То работа, то кризис, то «давай подождём до весны». Вчера вечером, когда я в пятый раз показала ему протекающий кран, он вдруг оживился: «Ладно, займёмся этим в выходные».
А сегодня — юридические вопросы. Я ждала, что он заговорит первым, но он уткнулся в телефон. Включил телевизор. Будто ничего не случилось. — Объясни, — не выдержала я. — Что тут объяснять? — он пожал плечами. — Ты собственник. Если мы разведёмся, я останусь ни с чем. — То есть ты уже думаешь о разводе? — Нет. Но и ты подумай: я вложу в ремонт полмиллиона, а потом?
Цифра «полмиллиона» резанула. Откуда он взял такие деньги? Его зарплата едва покрывала коммуналку и продукты. — Ты копишь? — спросила осторожно. — Мама хочет помочь, — ответил он, и я поняла: разговор готовился давно.
Его мать всегда считала, что сын «въехал в чужую клетушку». На свадьбе ехидно спросила: «А брачный контракт подпишете?» — Значит, ты просто не доверяешь мне, — сказала я. — Это не про доверие. Это про справедливость. Он произнес это твёрдо, как будто репетировал.
Ночью я ворочалась, вспоминая мелочи. Как он морщился, когда я просила не бросать носки на пол: «Твоя квартира, твои правила». Как в ссорах бросал: «Мне проще уйти, ведь это твои стены». Я считала это шутками. А ещё — его паузы, когда друзья спрашивали: «Когда своя хата будет?» Он смеялся: «Работаем над этим». Но теперь я знала: «работа» началась сегодня.
Утром он попытался обнять меня, будто забыв вчерашнее. Я отстранилась. — Ты правда хочешь, чтобы я переписала на тебя долю? — переспросила я. — Не всю, — он улыбнулся, как будто делал уступку. — Хватит 30%. — А если я откажусь? — Тогда ремонт подождёт.
Он говорил о краске, сантехнике, а я слышала другое: наш брак — сделка. Его любовь — аренда с правом выкупа. — Хорошо, — сказала я. — Давай не будем делать ремонт. Он замер. — Ты шутишь? Мы же… — Нет. Мне не нужен ремонт на таких условиях.
Он пытался спорить, но я вышла на балкон. Воздух пах весной. Внизу кричали дети, гоняя мяч. Я купила эту квартиру, мечтая о семье. О совместных завтраках, ёлке у окна… Теперь мне казалось: эти стены стали клеткой. Не для него — для меня.
Вечером он извинился: «Я погорячился». Предложил выбрать обои. Но я уже не могла смотреть на каталоги. — Давай сначала разберёмся с нами, — сказала я. Он промолчал. Видимо, «юридические вопросы» оказались важнее.
Он твердит, что я всё преувеличиваю. А я думаю: может, он и прав. Но если «справедливость» для него — это процент в моей квартире, то что тогда любовь?
