Ну конечно, двенадцать лет стирки, борщей и плинтусов — это же не вклад, это хобби по женской части.
Ольга резала салат с таким остервенением, будто это был не огурец, а шея кого-то весьма конкретного. Стол был накрыт почти торжественно — хрустальная ваза с мандаринами, фарфоровый сервиз, который Сергей когда-то всучил ей на годовщину с видом «держи, ты ж женщина». Сама она была в мягком домашнем трикотаже, волосы собраны в пучок — типичная хозяйка, которая к шести готовит ужин, к семи морально готова к унижению.
— А ты чего такая нарядная? — Сергей ввалился в прихожую, как всегда громко, с шумом, с каким врываются в жизнь последствия неправильных решений.
— Нарядная? — Ольга усмехнулась, не отрываясь от доски. — Это просто форма. Форма раба. Служебная, знаешь ли.
Он снял куртку, мимоходом бросил в сторону стула. Она не поправила — впервые за много лет не дёрнулась. А ведь раньше бросалась: то куртку повесить, то ботинки убрать. Сейчас хотелось бросить сковородку.
Сергей наливал себе виски, облокотившись на стол:
— А Светка-то твоя опять развелась. Четвёртый муж, рекордсменка.
— Светка, между прочим, знает себе цену. И не боится остаться одна.
— Вот только и делает, что остаётся. Одна. — Он усмехнулся, глядя в рюмку. — А ты — крепкий орешек. Двенадцать лет. Это же… почти как служба в армии. Только без отпуска.
— С армией сравниваешь? — Ольга подняла бровь. — Так точно, генерал. Стирала тебе портянки, готовила, мыла сортир. Какой у меня там был оклад, не напомнишь?
Он глянул на неё, с ухмылкой. Вот эта его ухмылка всегда бесила. «Ты же знаешь, что ты ничего не значишь, но ты всё равно тут — это мило».
— Оля, ну хватит. Ты знала, во что ввязываешься. Гражданский брак — это когда оба свободны. Ну, формально.
— Формально, ага, — прошептала она. — Формально ты свободен, а я — бесплатная домработница. С любовью.
И он это услышал. Но ничего не сказал. Напротив — сел за стол, закинул ногу на ногу. Лицо его не выражало ничего, кроме скуки. Он был сыт, спокоен и уверен в себе, как человек, оформивший все важные бумаги.
— Ты зачем сервиз доставала? — спросил он, покачивая бокал. — Кто-то придёт?
— Нет. Просто решила попрощаться. С ним. С вещами. С собой прошлой.
Он прищурился, не поняв.
— Квартира на Анну оформлена? — резко спросила она.
Тут он замер.
— Ты откуда знаешь? — Он сел прямо, напряжение всплыло на лице.
— Откуда? — она засмеялась, даже как-то по-больному. — Ты мне доверяешь так же, как и уважаешь. То есть — никак. Знаешь, Серёж, очень удобно: я — никем, ты — всем. Счёт на тебе, дарственная на племянницу. А я — как? По велению сердца и справке из поликлиники?
Он молчал. Знал, что это правда. А правда его всегда пугала. Особенно, когда она была в голосе женщины, которую он много лет считал «удобной».
— Ты же не работала, Оля. — Голос у него стал усталым, как у учителя, который объясняет формулу идиоту. — Это всё я покупал. Я платил. Имею право.
— Конечно. Ты платил. За еду, за мебель. А я… я была как Wi-Fi: есть, но не видно. Невидимая забота. Бесплатная.
Он посмотрел на неё холодно. Как будто только сейчас понял, что она — не просто тень в квартире. А человек. И человек этот — в бешенстве.
— Ты знаешь, это неправильно всё. Ты могла бы хотя бы посоветоваться. Зачем ты… — Он запнулся.
— А ты советовался, когда квартиру переписывал на девочку, которая к нам приезжает раз в год и считает тебя «тот странный дядя с бородой»?
Тут он встал. Молча. Подошёл к ней. Смотрел сверху вниз. Хотелось стукнуть кулаком по столу. Или по ней. Но он не был идиотом.
— Хочешь уйти — уходи. Но не устраивай драму, Оль. Ты же взрослая женщина, а не школьница в истерике.
Она не отводила взгляда.
— А ты — взрослый мужчина. Только ведёшь себя как подлец.
И тогда он тихо сказал:
— У тебя нет прав на эту квартиру, Ольга. Всё оформлено правильно. Не трать моё и своё время.
Она кивнула. Один раз. Медленно. Потом взяла со стола бокал, не глядя на него, и одним глотком выпила всё до дна.
— Тогда я, пожалуй, пойду. Пока ещё хоть что-то в этой жизни принадлежит мне. Например, свобода.
Она сняла фартук. Повесила на ручку духовки. И вышла из кухни.
Сергей остался сидеть. За столом. В пустоте.
И вот стоишь ты в очереди за новой жизнью, а перед тобой всё те же рожи из старой.
Прошло три недели. Три недели полного молчания. Ни сообщений, ни звонков. Ольга сняла комнату у бабки на проспекте Вернадского. Комната — шесть квадратов, в ней кровать, скрипучий шкаф и окно с видом на стену соседнего дома. Зато никто не бросает ботинки посреди коридора. Никто не спрашивает, почему борщ не такой, как у мамы. Никто не оформляет квартиру на чужую бабу.
Работу в библиотеке нашла по знакомству Светлана. Та самая Светка, «рекордсменка по разводам», как говаривал Сергей. Светка смотрела на Ольгу теперь с лёгкой завистью:
— Слушай, ты как будто скинула десять лет. Или это просто отсутствие мужика так действует?
— А ты попробуй. Эффект моментальный. С первого дня.
— Не-е, я к ним уже как к эпидемии отношусь. Заразно, воняет и непонятно, откуда берутся.
Смех был громкий, звонкий, но в Ольге всё ещё сидело что-то тяжёлое. Как не до конца переваренная обида. Не просто из-за квартиры. Из-за двенадцати лет, которые ты прожил, как будто в долг. И теперь с тебя требуют вернуть, без чека, но с процентами.
Она пересматривала фотографии на телефоне. Как они были на Байкале. Как жарили мясо у дачи. Как пили вино и спорили, кто кого сильнее любит.
— Ань, ну ты чего, не бери в голову, — голос Сергея звучал в записи. — Мы же семья. Кто, если не мы?
Эта запись была сделана за два месяца до того, как он оформил дарственную. И теперь звучала, как шутка со злым подтекстом.
В дверь позвонили. Неожиданно.
Сергей.
Не просто пришёл. Притащился с каким-то пакетом, в котором что-то стеклянно позванивало. И с лицом, как у человека, который пытается починить кран, но не знает, где перекрытие воды.
— Здравствуй, — сказал он. Слишком тихо. Слишком не по-Сергеевски.
— Заблудился? Это не твоя квартира. Здесь нет племянниц.
Он растерялся. Держал пакет, как бомбу.
— Я… хотел поговорить. Просто поговорить. Без криков. Без упрёков.
Она молча отошла от двери. Не приглашала, но и не закрыла.
Сергей вошёл, сел на стул. Комната была тесной. Ему негде было разложиться. Впервые за долгое время — не его территория.
— Я передумал насчёт квартиры, — начал он.
— Да неужели. — Голос у неё был ровный. Даже удивительно, сколько в этом спокойствии ледяного яда.
— Я оформил отзыв дарственной. Анна не в обиде. Там всё было понарошку. Я просто… подстраховывался.
— Подстраховывался? От кого? От меня? Женщины, которая тебе котлеты жарила двенадцать лет?
— Я запаниковал. У меня была бессонница. Я подумал… вдруг ты уйдёшь. А я останусь с голой задницей.
— И ты решил первым ударить. Классика. Лучшая защита — предательство.
— Не предательство. Подлость. Я это понимаю. Именно поэтому пришёл.
Ольга молчала. Смотрела на него как на экзаменатора. А он — как студент, которого поймали на списывании.
— Я всё оформлю. На тебя. Как положено. Квартира — твоя. Это справедливо. Ты не работала, но ты делала всё. Всё! Это не имеет цены.
— Уже имеет. Я теперь знаю расценки. За «всё» — ноль рублей ноль копеек.
Он встал. Подошёл ближе.
— Оля… вернись. Я понимаю, как глупо всё вышло. Но я не хочу так. Без тебя — пусто. Я прихожу домой, и даже тишина от меня шарахается.
Она не двинулась.
— Ты не по любви пришёл, Серёж. А по привычке. Это не про нас. Это про тебя. Про твой страх остаться без привычного сервиса.
Он закрыл глаза. Видимо, ожидал отказ. Но всё равно пришёл. Последний рывок, попытка склеить разбитую чашку, которую сам и ронял.
Она долго молчала. Потом тихо сказала:
— У меня есть три варианта, как поступить.
Он оживился, как ученик, услышавший слово «шанс».
— Первый: я возвращаюсь. Мы живём, как раньше. С попытками всё склеить. И, возможно, через год — в ту же точку.
Он кивнул. Настороженно.
— Второй: я принимаю квартиру. Благодарю тебя. И исчезаю из твоей жизни навсегда.
Его лицо напряглось.
— И третий: я подаю в суд. Добиваюсь признания совместного владения через фактические обстоятельства. У нас двенадцать лет жизни, свидетели, квитанции. Я больше не та Оля, которая боялась юристов и молчала. Теперь я та, которая читает Гражданский кодекс перед сном.
Он потупил взгляд.
— И что ты выберешь?
Она встала. Подошла к зеркалу. Посмотрела на себя. Женщина в дешёвом свитере, но с осанкой королевы.
— Пока думаю. А ты — иди. Оставь вон тот пакет. Я как раз собиралась устроить праздник. Прощание с иллюзиями.
Он оставил пакет. Ушёл. Не хлопнул дверью. Это уже что-то.
Ольга села на кровать. Вынула из пакета бутылку. Вино. Красное. Дорогое.
— Ну, Серёжа, — сказала она вслух. — Считаем, что ты оплатил входной билет в мой новый мир.
Она налила себе бокал. Села у окна. Впереди был новый день. И, возможно, новая жизнь.
Финал.
