Олегу в этот вечер казалось, что подъезд его многоэтажки пахнет влажной штукатуркой и чужой обувью особенно резко. Он привычно миновал облупленный почтовый ящик, машинально оглядел лифт: лампочка вызова мигала лениво, на табло мелькала жирная тройка. Снизу тянуло прохладой — по лестничным клеткам гулял поздний весенний ветер, и куртка казалась недостаточно тёплой. Дома Олег первым делом поставил чайник и прислонил к батарее ноги, носки всё ещё влажные после короткой прогулки в супермаркет. Он присел на диван и скользнул взглядом по экрану телевизора, который бубнил о пробках на третьем кольце. Олег мысленно отметил: опять один вечер в компании собственных мыслей.
Вера вошла в свой подъезд с ощущением, что сегодня улица особенно полна луж и размокших объявлений на стекле. Она ловко придержала дверь плечом, приподняла шарф к лицу — сквозняк был не на шутку. В лифте мельком встретила своё отражение: аккуратно уложенные волосы, уставшие глаза, куртка с заметно потёртым воротником. На восьмом этаже Вера шмыгнула в квартиру, сбросила сапоги прямо у порога и устало потерла лодыжку — опять натёрла. На кухне пахло вчерашней гречкой. Она налила себе чаю и на автомате взяла планшет.
В их доме редко кто общался с соседями дольше пары минут. Максимум — кивок в лифте или короткое «здравствуйте» у мусоропровода. Олег знал большинство лиц, но имён путал: женщины с пакетами из «Пятёрочки», мужчина с собакой, девушка с крашеными волосами из соседнего подъезда. С Верой у него пересекались взгляды пару раз — но он бы ни за что не вспомнил её имя без подсказки.
Поздним вечером Олег листал приложение для знакомств. Ему нравилось считать анкеты почти анекдотами: «Ищу серьёзные отношения», «Гуляю с собакой», «Люблю путешествия». Свою анкету он оформил честно — 48 лет, инженер-наладчик, люблю кино и рыбалку (рыбачить, правда, не удавалось уже пару лет). Он написал пару сообщений: шутливо о том, как сложно выбрать фильтр по возрасту между «слишком молодыми» и «слишком серьёзными». Ответов не ожидал.
Вера тоже открыла приложение — скорее из привычки, чем от решимости что-то менять. Её профиль был прост: 46 лет, работаю бухгалтером, люблю романы и прогулки по парку. Она читала чужие анкеты и иногда вздыхала — часто мужчины были чересчур официальны или сразу переходили к фамильярности. Её раздражали шаблонные комплименты и фото у чужих машин.
Когда среди новых совпадений появился Олег («Вам близко по району!»), Вера чуть задумалась: лицо кажется смутно знакомым. (продолжение в статье)
— Может, займёшься делом? Гости же пришли! — сказала свекровь со своей ехидной насмешкой, оглянувшись на гостей. Я так и застыла у порога, с подносом в руках, выкладывая тарелочку с пирожками на длинный праздничный стол, который скрипел и гудел — не от старости, как мне хотелось бы думать, а от чужих разговоров, смеха, громкого, густого, будто затянутого дымом недовольства. Пришли посетители.
Посетители, словно нежданный снегопад: всегда появляются в самый неподходящий момент. Снег исчезает, но следы его остаются. Так и гости уходят, однако их слова и взгляды продолжают жить в доме.
— Сейчас-сейчас, — пробормотала я, но мой голос утонул в общем гомоне.
В воздухе витали ароматы укропа, грибов, жареной курицы — и тревоги, которую я искусно маскировала безупречно чистыми полотенцами и отполированным до блеска серебром.
Все места за столом были заняты, и ни один взгляд не был обращен ко мне. Все смотрели друг на друга, на свекровь, на мужа. Я ощущала себя служанкой, то ли невидимой, то ли призрачной.
Иногда целые недели проходят в таком состоянии: ты вроде бы есть, но тебя как бы и нет.
Я поставила поднос на стол, вытерла руки о передник с блеклыми ромашками — и замерла, не зная, что делать дальше. Моя свекровь, Раиса Ивановна, сделала жест рукой, и на ее тонких губах появилась привычная снисходительная улыбка.
— Ну чего встала, как истукан! Садись к нам, в конце концов, и посуда надоедает.
Посуда меня не раздражает.
Люди — вот что утомляет. Точнее, то, что они говорят.
Я подумала: сейчас сяду, буду улыбаться, поддерживать чужие разговоры, и снова превращусь в незаметную часть интерьера, нужную лишь как еще одна пара рук для обслуживания. Но мой муж, Павел, даже не обратил внимания на мои колебания. Он во всех подробностях рассказывал гостям о нашем новом ремонте, как все здорово получилось и сколько сил было вложено.
Мол, всем этим занималась жена! Мастерица на все руки!
И все засмеялись, словно я тут ни при чем.
Я уже потянулась к стулу, но свекровь тут же заявила:
— Ой, только не рядом со мной. Я уступаю место молодым!
Вот так. "Молодым" – соседской девушке Вере, которой еще и двадцати нет, а я, видимо, уже принадлежу к другой возрастной категории. Семейные правила просты: чем старше, тем незаметнее.
Меня отодвинули на край стола.
Я улавливала обрывки разговоров. В центре внимания, как всегда, была Раиса Ивановна. Муж громко смеялся, хвастался своими достижениями и виновато поглядывал на мать, ища ее одобрения. Соседи восхищались шторами: да-да, их выбирала "мама".
Я чувствовала себя как на родительском собрании, где все решают за тебя.
Я бессильно сглотнула, словно сухую хлебную корку, которую заедают чаем, когда уже нет сил вступать в разговор.
— На, Елена, нарежь еще пирог, — свекровь протянула блюдо и вызывающе приподняла бровь.
Что делать? Я взяла нож.
А в голове роились совсем другие мысли: ведь могла бы… могла бы сказать, что устала, что обо мне забыли, что иногда хочется быть просто собой, а не этой… функцией.
Но я промолчала. Боль, выставленная напоказ, вызывает стыд.
Руки резали пирог, а мысли терзали меня. Каждый отрезанный кусок — как частица меня самой: отдаешь и становишься меньше.
За окном сгущались сумерки. Тени в комнате ползли, поглощая свет. Казалось бы, протяни руку — и дотянешься до кого-нибудь… но я сидела неподвижно, лишь судорожно перебирала складки кофты на груди, пока все обсуждали дачи, здоровье и капризы погоды.
Кто-то рядом что-то спрашивал, но их вопросы казались мне пустыми и бессмысленными.
Я улыбнулась — той вымученной улыбкой, которой научилась с детства. Главное, чтобы никто не заметил: не слышу, не хочу слушать.
Одной своей частью я оставалась в этом доме, а другой — уносилась куда-то далеко…
Может, я одна такая? Может, у всех так?
— Елена, что с тобой? Опять розу на подоконнике перелила? — свекровь фыркнула и произнесла это в своей фирменной манере.
— Нет… просто задумалась. — И тут же пожалела о сказанном: лучше бы промолчала.
Вечер закончился, как заканчиваются затянувшиеся, скучные фильмы — никто не помнит финала, лишь машинально комкают платок в руках.
Гости ушли. Раиса Ивановна качает головой: опять все придется убирать самой.
Я улыбаюсь: да, придется…
Муж пробормотал "спасибо" – словно выплатил долг.
Дом остывал. Старый диван, мое спасение, принял меня в свои мягкие объятия. Я опустилась на него, словно уставшая птица, падающая в густую листву.
Ноги гудели. Душа болела еще сильнее.
Я поняла: вот он, момент истины. Я — лишняя.
Казалось, завтра ничего не изменится.
Но именно в эту ночь я впервые призналась себе честно: я больше не хочу быть лишь тенью.
***
В нашем доме ночь всегда полна своеобразной тишины. Старая мебель издает стоны, отопительные приборы едва согревают, а где-то за стеной монотонно падает вода из крана, словно кто-то беззвучно плачет. В полумраке я прислушиваюсь к этому неуловимому гулу, который перемалывает мои мысли, как жернова перетирают зерно, превращая их в пыль.
Павел спал рядом, его присутствие ощущалось словно кусок угля: черное, плотное, непроницаемое. Сколько лет мы вместе? Целая вечность. Но когда мы в последний раз искренне разговаривали? Или это неизбежно после сорока – беседы вытекают сквозь пальцы, как вода из дырявого ведра?
В памяти всплывал прошедший день: лица, обрывки фраз, оценивающие взгляды. Особенно жаль было Веру, ее смех был таким заразительным, что даже Раиса Ивановна смягчалась в ее присутствии. А мне хотелось одновременно и плакать, и смеяться, и сбежать куда-нибудь. Может быть, в привычное забытье.
Утро началось как обычно, словно вчерашнего вечера и не было.
На кухне, как всегда, тесно. На столе остывшая каша и липкие пятна от вишневого джема. Павел, уткнувшись в телефон, машинально ковырял вилкой омлет, не обращая на меня внимания.
Я убирала посуду и поймала себя на мысли, что снова хожу по кругу: готовить-мыть-убирать-смотреть на часы… Смысл этой рутины ускользал. Сколько раз я обещала себе: нужно жить иначе! Но снова и снова возвращалась в этот замкнутый мирок, где все кажется чужим.
– Лен… – муж оторвался от экрана. – Мать просила зайти к ней вечером, там что-то с лекарствами.
Вот оно.
Лекарства – это словно пропуск в наш семейный уклад: все знают, кто этим займется, и никто не сомневается, что это буду я.
Я кивнула, подумав про себя:
"А когда мы купим лекарства для меня? Для души…"
Весь день я была как в тумане. На работе – незнакомые лица, чужие вопросы.
"Елена Витальевна, не могли бы вы задержаться?
Елена Витальевна, а отчет…
Елена Витальевна…"
Словно я не человек, а функция.
В чем смысл?
Автобус вез меня домой среди однообразных угрюмых лиц. За окном кленовая листва трепетала на ветру, словно махала мне:
"Посмотри, можно жить по-другому…
Беги!"
Но что-то крепко держало на месте.
Страх? Инерция? Привычка?
Вечером я зашла к Раисе Ивановне. Она встретила меня как всегда – с ворчанием и одышкой, полулежала у окна в своей старой кофте. (продолжение в статье)
Телефон завибрировал, когда Лада доставала ключи из кармана. Три пакета с продуктами оттягивали руку, и она чертыхнулась, пытаясь удержать всё и достать мобильник. Уведомление было от Влады. Сообщение от сестры всегда вызывало у Лады смешанные чувства — что-то между любопытством и тревогой. В последнее время они почти не общались, только формальные поздравления с праздниками.
— Нищебродка, даже не думай приходить на мою свадьбу! — гласило сообщение. — Не порть мне праздник своим жалким видом.
Лада моргнула. Перечитала. Сердце словно сжала чья-то холодная рука. Она не ожидала приглашения на свадьбу сестры, но такая откровенная грубость... Это было уже слишком.
— И тебе привет, сестрёнка, — пробормотала Лада, пинком открывая дверь квартиры.
Она бросила пакеты на кухонный стол и тяжело опустилась на табуретку. С Владой они никогда не были близки, но в детстве хотя бы терпели друг друга. Всё изменилось, когда Влада поступила в престижный университет и начала работать в крупной компании. Она быстро забыла о своих корнях, о маленьком городке, откуда они родом, о родителях, которые всю жизнь работали на заводе.
Лада посмотрела на свою небольшую, но уютную квартиру. Да, она не могла похвастаться богатством. Учительница младших классов — не та профессия, на которой зарабатывают миллионы. Но она любила свою работу, своих шумных второклашек, любила то, что делает. И никогда не стыдилась этого.
Лада перечитала сообщение ещё раз. "Нищебродка"... От этого слова становилось горько во рту. Они с Владой были погодками, но старшая сестра всегда смотрела на неё свысока. Где-то глубоко внутри Лада надеялась, что со временем эта пропасть исчезнет, но годы только увеличивали расстояние между ними.
Звонок телефона прервал её мысли. Ярослава, её лучшая подруга с детства.
— Привет, ты как? Забежишь вечером на чай? — голос Ярославы звучал как всегда бодро.
— Прикинь, Влада выходит замуж, — вместо приветствия сказала Лада. — И только что прислала мне сообщение, чтобы я даже не думала приходить на свадьбу.
— Чего? — Ярослава на секунду замолчала. — Она совсем с дуба рухнула? Что за выходки?
— Видимо, я недостаточно хороша для её великосветского общества, — Лада невесело усмехнулась. — Называет меня нищебродкой.
— Вот стерва! — выпалила Ярослава. — И как ты ответила?
— Никак. Что тут скажешь? — Лада начала вынимать продукты из пакетов. — Она всегда была такой. Помнишь, как она стыдилась родителей на выпускном? Сказала, что они работают в «управлении», а не на заводе.
В трубке послышался тяжёлый вздох.
— Лад, знаешь, я всегда говорила, что твоя сестра — ходячий комплекс неполноценности. Людям, уверенным в себе, не нужно унижать других.
Лада помолчала, перебирая в памяти эпизоды из их с Владой детства. Когда-то они делили одну комнату на двоих. Влада, старшая на год, командовала и устанавливала правила. «Не трогай мои вещи!», «Не заходи на мою половину!», «Не говори со мной в школе!».
Потом воспоминания переключились на более поздние: как Влада переехала в столицу, как стремительно начала карьеру, как появились новые «статусные» друзья. И как на семейных встречах она с плохо скрываемым презрением рассматривала скромную одежду Лады.
— Ладно, гори оно всё огнём, — решительно сказала Лада. — Приду к тебе вечером. Только куплю что-нибудь к чаю.
В тот день Лада возвращалась из продуктового магазина. На улице было жарко, футболка прилипала к спине. Она мечтала о прохладном душе и мороженом, которое купила специально для такого дня.
Телефон зазвонил, когда она уже подходила к подъезду. Номер Влады высветился на экране, и Лада замерла. Сестра не звонила ей... да она вообще не помнила, когда они в последний раз разговаривали по телефону. После секундного колебания она ответила:
— Алло?
— Лада, — голос сестры звучал странно. Как будто она плакала. (продолжение в статье)