Юбилеи, как известно, праздник сомнительный. Особенно если тебе не юбилей, а счёт. Екатерина ещё в прихожей почувствовала лёгкий ком в горле — не от волнения, нет. От предчувствия. Предчувствие у неё было, как у миноискателя, только реагировало не на железо, а на токсичных родственников. А точнее — на одну конкретную даму. Маргарита Аркадьевна. Свекровь. Женщина-легенда, женщина-пароход и одновременно ледокол семейного фронта.
— Пошли, Катя, не тупи, — торопил Валерий, поправляя галстук и глядя на себя в зеркало с той любовью, которой обычно смотрят на новые шины. — Я не туплю, я обдумываю план эвакуации, — буркнула она, натягивая улыбку, как чулки в тесных туфлях.
Дом, где проходил юбилей, был, как обычно, арендован «подешевле». Хотя Маргарита Аркадьевна рассказывала об этом месте так, будто его лично проектировал Жан Нувель. У входа стояли гелиевые шары и какая-то неудавшаяся копия Армани в пальто с рынка. Это был ведущий. Он радостно провозгласил:
— Добро пожаловать на торжество нашей дорогой, неподражаемой Маргариты Аркадьевны! Ей — шестьдесят!
— Шестьдесят шесть, — шепнула Екатерина Валерию. — Но кто же в такие дни правду говорит, правда?
Он не ответил. Валерий вообще с недавних пор экономил слова. Особенно в её сторону. Всё больше молчал, кивал и уклонялся, как бы подспудно извиняясь перед своей мамой за то, что женился на «не той». Хотя, когда-то Катя была вполне «той». Просто «той» по мнению Маргариты Аркадьевны была только она сама.
На банкете всё шло по классике: тосты, закуски, танцы, внезапные конкурсы. Екатерина честно пыталась влиться в атмосферу, даже улыбалась тёте Люсе, которая назвала её «неплохой девчонкой, если бы похудела килограммов на десять».
— А что ты в бокал воды налила? — строго спросила Маргарита Аркадьевна, присаживаясь рядом, как прокурор в сериал с низким рейтингом.
— Просто не хочется вина, — спокойно ответила Катя, вдыхая через нос.
— Тебе и правда не стоит, — многозначительно кивнула свекровь. — В твоём состоянии лучше воздерживаться. Я, кстати, смотрела одно видео, там врач говорит, что даже стресс может навредить гормональному фону. А у тебя он, мягко говоря, расхлябанный.
— Спасибо, я передам вашему врачу привет, — выдохнула Катя. — Наверное, вы с ним на одной волне.
— Не дерзи, милая. Не забывай, чья ты жена, — с ласковой, почти материнской интонацией сказала Маргарита Аркадьевна. — И вообще, постарайся не портить праздник.
Праздник испортился сам, когда в конце вечера свекровь, сверкая глазами, как две копии чека, громко объявила:
— А теперь — подарок для всех! Валерий с Екатериной оплатили банкет!
Тишина. А потом — аплодисменты. Тётя Люся опять полезла в обнимашки, кто-то сказал «как мило», а Катя почувствовала, как у неё подкашиваются ноги.
— Что ты несёшь?! — шипнула она Валерию, отойдя с ним к углу.
— Мам... ну она так решила... (продолжение в статье)
— Вот ключи от квартиры вашей бабушки забирайте обратно! — я швырнула связку на стол перед свекровью, когда поняла её истинные намерения. Железный звон разнёсся по кухне, где Валентина Петровна спокойно попивала чай, словно ничего особенного не происходило.
Всё началось три месяца назад, когда свекровь вдруг решила проявить невиданную щедрость. Она позвонила Антону на работу и торжественно сообщила, что хочет переписать на нас свою двухкомнатную квартиру в центре города. Мы с мужем не поверили своим ушам — Валентина Петровна никогда не отличалась особой добротой ко мне, а тут такой подарок.
— Анечка, милая, — сказала она тогда своим приторно-сладким голосом, — вы же молодые, вам нужно своё жильё. А я уже старая, мне много не надо. Переберусь в однокомнатную на окраине, и хватит.
Антон расцвёл от радости. Он обнимал меня, кружил по комнате нашей съёмной однушки и повторял, что наконец-то у нас будет своё гнёздышко. У нашей пятилетней Сонечки будет отдельная комната, мы сможем завести второго ребёнка. Мечты, планы, радужные перспективы — всё это кружилось в голове калейдоскопом счастья.
Свекровь настояла, чтобы мы переехали как можно скорее. Она уже якобы присмотрела себе квартирку поменьше и хотела побыстрее со всем разобраться. Документы на переоформление она обещала подготовить через пару недель, а пока предложила нам просто пожить в её квартире, привыкнуть к новому месту.
Мы собрали вещи за два дня. Я уволилась с работы бухгалтера в небольшой фирме — всё равно планировала искать что-то поближе к новому дому. Антон взял отпуск, чтобы помочь с переездом и обустройством. Соня прыгала от восторга, узнав, что у неё будет своя комната с большим окном во двор.
Квартира свекрови оказалась действительно хорошей — просторная, светлая, с высокими потолками и лепниной. Правда, обставлена она была по-старомодному: тяжёлая мебель, ковры на стенах, хрусталь в серванте. Но это всё можно было изменить.
Валентина Петровна приезжала к нам почти каждый день. Сначала под предлогом забрать какие-то вещи, потом просто «проведать». Она критиковала всё: как я готовлю, как убираюсь, как воспитываю Соню. Но я терпела — в конце концов, это была её квартира, и она имела право приезжать. К тому же, скоро всё должно было измениться.
Через две недели я осторожно напомнила о документах. Свекровь отмахнулась — мол, нотариус заболел, надо подождать. Потом оказалось, что нужны какие-то дополнительные справки. Потом праздники, потом ещё что-то. Время шло, а воз и ныне там.
Антон успокаивал меня, говорил, что мама не обманет, просто бюрократия у нас такая. Но червячок сомнения уже поселился в моей душе. Особенно после одного случая.
Как-то свекровь приехала раньше обычного. Я была в ванной, а Соня играла в гостиной. Валентина Петровна не знала, что я дома, и говорила по телефону с какой-то подругой. (продолжение в статье)
– Света, как ты можешь так говорить? – голос Галины Ивановны дрожал, будто она вот-вот расплачется. – Мы же твои родители, мы старые, больные, нам помощь нужна!
Света стояла в дверях своей маленькой съемной квартиры, сжимая телефон. За окном шумела осенний город – гудели машины, где-то лаяла собака. Но все эти звуки заглушал голос матери, полный обиды и ожидания. Света глубоко вдохнула, пытаясь унять гнев, который поднимался внутри, как волна.
– Мам, я не понимаю, чего ты от меня хочешь, – сказала она, стараясь говорить спокойно. – Вы с папой решили, что я недостойна наследства. Ладно, ваше право. Но теперь вы звоните и просите, чтобы я вам помогала? А где Лена? Она же получила все, что вы оставили.
В трубке повисла тишина. Света представила мать – маленькую, с вечно поджатыми губами, сидящую за старым кухонным столом в их деревенском доме. Там, где они с сестрой выросли. Там, где все и началось.
– Лена… Лена занята, – наконец выдавила Галина Ивановна. – У нее своя жизнь, работа, дела. А ты… ты же всегда была ближе к нам.
– Ближе? – Света горько усмехнулась. – Это когда я ночами сидела с папой в больнице, пока Лена по заграницам каталась? Или, когда я приезжала каждые выходные, чтобы помочь вам с огородом? А потом вы с папой решили, что я «слишком самостоятельная» и не заслуживаю ни дома, ни земли?
Она не хотела, чтобы голос дрожал, но он дрожал. Два года прошло с того дня, как родители объявили свое решение. Два года с тех пор, как Света узнала, что дом, участок и все сбережения отойдут младшей сестре, Лене. «Ты и без того справишься, Света, – сказал тогда отец, глядя в пол. – А Леночке помощь нужна».
– Света, не начинай опять, – голос матери стал строже. – Мы с отцом сделали, как считали правильным. Но сейчас… сейчас нам тяжело. Папа после инсульта, я одна не справляюсь. Приезжай, пожалуйста.
Света опустилась на стул, чувствуя, как внутри все сжимается. Она любила родителей, несмотря на боль, которую они ей причинили. Но каждый раз, когда она думала о завещании, о том, как они выбрали Лену, в груди начинало жечь. Лена, которая всегда была их любимицей. Лена, которая умела улыбаться в нужный момент, говорить правильные слова, а потом исчезать, когда требовалась реальная помощь.
– Хорошо, мам, – наконец сказала Света. – Я приеду на выходных. Но только посмотреть, что там у вас. И не ждите, что я останусь надолго.
– Спасибо, доченька, – голос Галины Ивановны смягчился. – Я знала, что ты не бросишь нас.
Света положила трубку. Ей было тридцать пять, она работала менеджером в небольшой IT-компании, снимала однокомнатную квартиру на окраине и старалась не думать о прошлом. Но прошлое, как назойливая муха, возвращалось снова и снова.
В субботу утром Света села в электричку. За окном мелькали голые деревья, покрытые инеем, и серое небо, обещающее дождь. Она надела старый пуховик, который всегда держала для поездок в деревню, и старые кроссовки – в доме родителей полы всегда были холодными. В рюкзаке лежали пара теплых свитеров, немного еды и бутылка воды. Света не знала, чего ожидать, но готовилась к худшему.
Дом встретил ее тишиной. Старый, он выглядел еще более уставшим, чем в ее детстве. Во дворе валялись опавшие листья, а грядки, которые мать когда-то так тщательно полола, заросли сорняками. Света постучала в дверь, чувствуя, как сердце колотится.
– Кто там? – голос Галины Ивановны был слабым, почти испуганным.
– Это я, мам, – ответила Света, толкнув дверь.
Мать стояла в прихожей, кутаясь в старый платок. Ее лицо осунулось, под глазами залегли тени. Света почувствовала укол вины – когда она последний раз видела мать? Полгода назад? Год?
– Светочка, – Галина Ивановна шагнула вперед, словно хотела обнять дочь, но остановилась. – Спасибо, что приехала.
– Как папа? – спросила Света, снимая рюкзак и оглядываясь. В доме пахло, лекарствами и чем-то ещё.
– Плохо, – мать опустила глаза. – Ходит с трудом, говорит невнятно. Врачи говорят, восстановление будет долгим.
Света прошла в гостиную. Отец, Иван Петрович, сидел в старом кресле у окна, укрытый пледом. Его левая рука безвольно лежала на подлокотнике, а взгляд был пустым, устремленным куда-то вдаль. Света почувствовала, как горло сжимается. Этот человек, который когда-то таскал ее на плечах и учил кататься на велосипеде, теперь выглядел как тень самого себя.
– Пап, – тихо позвала она.
Он медленно повернул голову, и в его глазах мелькнуло узнавание.
– Света… – голос был хриплым, слова с трудом пробивались наружу. – Ты… приехала.
– Конечно, приехала, – она присела рядом, взяла его руку. Рука была холодной и тонкой, как у ребенка. – Как ты?
– Плохо, – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. – Но ты… тут. Это хорошо.
Света кивнула, не зная, что сказать. Она не была готова к этому – к слабости отца, к уязвимости матери, к этому дому, который когда-то был ее, а теперь принадлежал Лене.
– Я чайник поставлю, – сказала Галина Ивановна, суетясь. – Ты с дороги, наверное, голодная.
– Не надо, мам, – Света поднялась. – Я сама. Ты лучше расскажи, что вам нужно. Лекарства? Продукты? Может, сиделку нанять?
Мать замялась, теребя край платка.
– Деньги нужны, Света, – наконец сказала она. – Лекарства дорогие, а пенсия… ты же знаешь, какая она.
– А Лена? – Света не смогла удержаться. – Она же получила наследство. Дом, участок, сбережения. Почему она не помогает?
Галина Ивановна отвела взгляд.
– Лена… она продала участок, – тихо сказала мать. – Сказала, что ей деньги нужны на бизнес.
– Какой еще бизнес? – Света почувствовала, как внутри снова закипает гнев. – Она что, все потратила?
– Не все, – мать замахала руками, словно пытаясь смягчить ситуацию. – Она квартиру купила машину. Говорит, что бизнес скоро пойдет, и тогда она нам поможет.
– Скоро пойдет? – Света повысила голос. – Мам, ты серьезно? Она продала землю, которую вы с папой всю жизнь обрабатывали, и теперь живет в свое удовольствие, пока вы тут… – она осеклась, увидев, как мать вздрогнула.
– Не кричи, Света, – попросила Галина Ивановна. – Мы и так виноваты перед тобой. Но Лена… она обещала.
– Обещала, – Света горько усмехнулась. – Как всегда.
Она вышла на крыльцо, чтобы успокоиться. (продолжение в статье)
