— Пап, — робко начала я, — я же учусь. У меня нет нормальной работы ещё. Мне сложно будет оплачивать аренду…
Он вздохнул, не глядя на меня.
— Мы с Олей думали… я могу помочь тебе первые два месяца. А дальше — сама.
— Сама… — эхом повторила я.
Сама. Сама искать жильё. Сама работать на износ. Сама бороться за выживание.
Я зашла к бабушке, маминой маме. Её дом был далеко за городом, но, может быть…
— Бабушка, можно я временно у тебя поживу? Пока не найду работу получше?
Бабушка выслушала молча. Потом крепко обняла.
— Конечно, милая. У меня и угол найдётся, и тёплый плед. И чай с мёдом.
Я плакала в её объятиях, впервые за много месяцев. Не от обиды. От облегчения.
У меня всё-таки осталась семья.
Последнюю ночь в родном доме я провела без сна. Собирала книги, тетради, старые фотографии. Всё влезло в два чемодана и одну большую спортивную сумку. Вещи моей жизни.
И воспоминания, которые больше не хотелось брать с собой.
Утро было холодным и серым.
Я спустилась на кухню с двумя чемоданами, в куртке накинутой поверх домашнего свитера. На пороге стояла Ольга Николаевна. Складывала на столе тарелки с сырниками — для себя и отца.
— О, ты наконец-то собралась, — сказала она весело, как будто речь шла о переезде на курорт.
Я поставила сумки у выхода.
— Папа дома? — спросила я.
— На работе. Сказал, что лучше так. Без сцен.
«Без сцен.» Как удобно. Не видеть, не слышать, не чувствовать. Я натянула на плечи рюкзак. Хотела просто молча уйти. Но Ольга Николаевна не позволила.
Она подошла вплотную.
— Запомни, Катя, — прошипела она, — в этой жизни выживают только сильные. Никто тебе ничего не должен. Даже отец. Ты — уже прошлое.
Я сжала ручки чемодана так крепко, что побелели пальцы. Хотелось что-то крикнуть. Разбить тарелки. Выбросить этот йогурт со стола.
Но я только посмотрела ей прямо в глаза. И сказала тихо:
— Я не ваше прошлое. Я — ваше будущее, о котором вы будете сожалеть.
Повернулась. Открыла дверь. На лестничной площадке было холодно. Пахло железом и осенней сыростью.
Я спустилась вниз, ступенька за ступенькой, с этими двумя чемоданами, сжав губы до боли. Навстречу мне поднималась соседка с пятого этажа — старая тётя Лена.
Она остановилась, посмотрела на мои чемоданы, на заплаканное лицо, на дрожащие пальцы.
И ничего не сказала. Только погладила меня по плечу. И в этом молчаливом жесте было больше поддержки, чем во всех словах отца за последние два года.
Я вышла на улицу. Небо было низкое, тяжёлое. Я сделала первый шаг в новую жизнь.
