Когда мне исполнилось восемнадцать, Ольга Николаевна начала осторожно намекать:
— Катя взрослая уже. Надо бы ей подумать о съёмном жилье. Самостоятельность важна.
— Подожди. Учится же ещё. Пускай пока живёт.
Но время шло. И вот теперь — она добилась своего. Выставляет меня из дома.
И папа, который когда-то носил меня на руках, теперь стоит в стороне. Просто наблюдает.
Я долго не решалась. Сидела в своей комнате, перебирая фотографии: мама в саду, мама на кухне, мама и я — обе смеёмся.
Она бы не позволила…
Стиснув зубы, я встала. Подошла к двери кабинета. Постучала.
— Входи, — отозвался отец.
Я вошла. Он сидел за компьютером, в домашних шортах и вытянутой майке. Волосы растрёпанные, лицо осунувшееся. Как будто постарел на десять лет за последние два года.
— Пап, — я подошла ближе, кутаясь в старую толстовку, — это правда? Ты действительно хочешь, чтобы я ушла?
Он молчал несколько секунд, не поднимая на меня глаз. Потом глухо сказал:
— Кать, ты взрослая. Пора привыкать жить отдельно. Мы с Олей тоже хотим немного пожить для себя…
— Для себя? — я почувствовала, как в груди поднимается волна злости.
— Да, — тихо подтвердил он. — Ты же не маленькая.
Я хотела закричать. Растолковать ему, как это выглядит: выбросить дочь, чтобы не мешала их новой «семейной идиллии». Хотела напомнить ему, кто рядом был, когда он ночами пил на кухне, глядя в одну точку.
Но что-то сломалось. Слова застряли в горле.
— А мама? — только и спросила я, глядя ему прямо в глаза. — Она бы тебя поняла?
Он вздрогнул. Откинулся на спинку кресла.
— Не приплетай маму… — хрипло сказал он. — Жизнь не вернуть назад. И хватит жить воспоминаниями.
Я поняла: бороться бесполезно. Этот человек — больше не тот отец, которого я знала. Тот, кого я звала «папа», умер вместе с мамой.
Я вышла из кабинета на ватных ногах. За спиной хлопнула дверь. Словно выталкивая меня прочь.
На следующий день всё изменилось. Ольга Николаевна словно сбросила маску.
— Надеюсь, ты не забыла — у тебя неделя, — напомнила она за завтраком, поедая свой йогурт с видом хозяйки.
Я молчала. Каждое слово казалось куском стекла в горле.
— И, пожалуйста, не разбрасывай тут свои вещи, — добавила она, поджав губы. — Чемоданы — в комнате, пакуй аккуратно. Нам тут лишний мусор ни к чему.
Папа сидел напротив. Уткнулся в газету, сделал вид, что не слышит. Ни одного слова в мою защиту. Ни одного взгляда.
Вечером я попробовала поговорить с ним ещё раз. Хотя бы о сроках, хотя бы о помощи…
