Максим. Он сидел у окна. С женщиной. Не с мамой. И не с сестрой. С той, у которой губы были слишком правильной формы, а смех — слишком звонким. Он что-то рассказывал, жесты были оживлённые. Женщина кивала, теребила трубочку в стакане, а потом вдруг улыбнулась и ткнула его в плечо. Легко, игриво. И тогда Елена услышала. Не всё — только кусочек. Но иногда одного предложения достаточно, чтобы мозг вспыхнул.
— Да ты не переживай. Как только она подпишет доверенность, я подаю на развод. Всё уже почти в кармане.
Она не помнила, как оказалась дома. Не помнила, как сняла обувь. Лишь стояла у зеркала и смотрела на своё отражение. — В кармане… — прошептала она. — В каком же ты, гад, кармане меня держишь?..
Максим пришёл позже, улыбаясь, как ни в чём не бывало. Протянул ей маленький пакет. — Купил тебе мыло из той лавки, что ты любишь. С лавандой. Ну, помнишь? Ты говорила, что успокаивает.
Она взяла пакет, как будто там лежала змея. — Ага, помню. А ты помнишь, что говорил утром? Что волновался? Что мама просила денег? А может, это не мама, а твоя новая подружка из кафе? Та, что поможет тебе меня развести? Он замер. — Что ты несёшь?..
Она не ответила. Только молча пошла в ванную и закрыла дверь. Закрыла — но не заперла. Потому что знала: настоящий шторм начинается не с хлопка двери. А с тишины после него.
Максим зашёл в спальню тихо, будто боялся напугать собственную вину. Елена уже лежала в постели, свет не горел, только с улицы в окно лился оранжевый московский свет фонаря, превращая комнату в зону допроса. Только теперь допрашивать собиралась она.
— Лена… — начал он осторожно, словно пробовал воду ногой. — Ты это серьёзно сейчас?
Она молчала. Притворяться спящей не было смысла — даже через одеяло было видно, как у неё трясётся плечо. Не от холода. От бешенства.
— Ты что-то себе напридумывала. Наверное, тебе кто-то что-то сказал. Ты всегда такая — додумываешь, усложняешь… — он сел на край кровати, стараясь говорить мягко. Почти по-кошачьи.
— Я тебя видела, — сказала она резко, и плечо перестало дрожать. Она села. Включила ночник. Глаза были сухие, но в голосе была сталь, и этой сталью можно было перекусить кабель электропитания. — Видела. Слышала. Ты сидел с ней в кафе. Она смеялась. А ты говорил, что всё почти «в кармане».
Максим застыл. — Это не то, что ты думаешь.
— Да что ж вы все так говорите, когда вас ловят за руку?! — её голос сорвался. — «Это не то, что ты думаешь», «Ты всё не так поняла», «Это было случайно»… Какой набор идиотских оправданий ты приготовил на этот раз?
Он вспыхнул. — Да что ты орёшь-то, а?! Думаешь, ты идеальна? Всё тебе можно, а я тут кто — мальчик на побегушках?
— На побегушках? Ты? — она вскочила. — Ты четыре года живёшь в моей квартире, ездишь на моей машине, твоя мама пьёт лекарства, купленные за мои деньги, ты работаешь, чёрт подери, на фирме, в которую я тебя устроила!
— А ты чего добилась-то без меня, а? — рявкнул он, вставая навстречу. — Бизнес-леди с золотыми нервами! Ты думаешь, ты такая умная? А ты просто удобная! Да, я хотел с тобой развестись! Потому что я устал быть твоим проектом!
Тишина после этих слов легла, как цемент. Она сделала шаг назад, ударилась о край тумбочки, но не заметила боли.
— Проектом, — повторила она. — Удобная. Спасибо. Прямо как в рекламе прокладок.
Максим выдохнул. Пытался собраться, но уже поздно. Слова вылетели, как пули — назад не заберёшь. Он опустился в кресло, развёл руками.
