Когда Оксана осталась одна, она долго смотрела в окно. Двор, залитый уличным фонарём, казался чужим. На скамейке сидел сосед с термосом — всё, как всегда. Но в ней что-то сдвинулось. Едва уловимое, но важное.
Я не отдам её. Ни им, ни страху, ни привычке быть удобной. И эта мысль впервые за долгое время согрела сильнее, чем вечерний чай.
Оксана пришла домой позже обычного — поезд из Самары задержали. За два дня она оформила все документы, побывала у нотариуса, получила ключи. Вошла в старую, пахнущую книгами и вареньем квартиру, где когда-то жила баба Шура, и расплакалась. Впервые за долгое время — не от обиды, не от усталости, а от ощущения простора, тишины и того, что кто-то когда-то всё же подумал о ней по-настоящему.
Теперь — обратно в Москву. И сразу — как будто гвоздём в ладонь: — Где ты шлялась? — Андрей вышел из кухни. — Я же говорила: в Самару. — Так ты могла бы предупредить! Мы тут с мамой думали уже, что ты… мало ли. — Я писала. Утром. — Да у тебя весь телефон в этих бесконечных «позже напишу». Ты когда собираешься серьёзно относиться к семье?
Семья… Оксана не ответила. Пошла мыть руки. Чем чаще он говорил «семья», тем сильнее ей хотелось просто выйти и захлопнуть дверь. — Документы оформила? — услышала за спиной. — Да. — На себя? — На кого же ещё?
Андрей на мгновение замолчал. — Ты не хочешь поговорить, как взрослые люди? — А мы разве не взрослые? — она повернулась. — Я взрослый человек, который три года кормит всю эту квартиру. Я взрослый человек, который спит по четыре часа и пашет без выходных. — Оксана… — Нет, подожди. Теперь я ещё и должна обсуждать с тобой, как поделить то, что мне оставила единственная родственница, которая хоть раз подумала обо мне?
Он молчал. И впервые за долгое время выглядел неуверенным. — Это ведь не про деньги, — мягко сказал он. — Это про доверие. Мы же вместе. Разве нет?
Тут в комнату вошла Галина Петровна. — Я тут подумала, — начала она без всякого вступления. — Трёшка в центре — это же мечта. Продавать — глупо. Но можно сдавать. Мы бы в ипотеку взяли побольше, а ты бы платёж тянула с аренды. Удобно. — Нет. — Что — «нет»?
— Я туда переезжаю. — Как — одна? — голос свекрови стал высоким и пронзительным. — А Андрей? А мы? Ты что, разрываешь семью?
Оксана почувствовала, как её начинает трясти. — Нет, Галина Петровна. Семья — это когда есть поддержка. Когда ты знаешь, что тебя не сдадут, не продавят, не будут считать твои деньги. Вы трое года живёте на мне. И теперь вы хотите жить на моей бабушке. — Да как ты смеешь так говорить! — закричала Галина Петровна. — Да если бы не мы, ты бы с ума тут сошла! Кто тебе помогал? Кто Андрея растил?
— Вы растили Андрея. Но я не ваш ребёнок. И я не ваша корова. Она вдруг сказала это спокойно, даже с лёгкостью. — Я ухожу.
— Погоди, — тихо сказал Андрей. — Ты что, правда собираешься… одна?
