Он был внимателен, словно стараясь загладить прошлые ошибки. Спрашивал, как прошёл день, обнимал так, что хотелось поверить в искренность этих жестов, кладя руку на её поясницу. Марина впервые за много лет позволила себе поверить, что можно — вот так просто — прийти домой и почувствовать себя нужной, важной.
Но уже через три недели что-то начало меняться.
— Посуду пусть Настя помоет, — сказал Илья, не отрываясь от планшета и удобно устроившись на диване. — Она уже взрослая.
Настя — его дочь. Девочка с холодными глазами, вечно уткнувшаяся в музыку через наушники, словно пытающаяся отгородиться от всего мира. Она молча вынула тарелки из раковины, но не стала их мыть — сложила обратно, оставив мутную воду стоять. В её молчании чувствовалась неприкрытая неприязнь.
— Я не домработница, — бросила Настя Марине, прежде чем скрыться в своей комнате.
Марина растерялась, не зная, как ответить. Она понимала, что это не просто каприз, а протест, вызванный внутренними конфликтами подростка. Илья же лишь пожал плечами, словно оправдывая дочь:
— Подростки. У неё переходный возраст.
Через пару дней в ванной произошёл новый инцидент. Кто-то разлил целый пузырёк шампуня, и розовые струйки стекали по плитке, оставляя липкие следы. Мальчик — Тим — сразу не признался, но потом нахмурился и сказал:
— Это не специально. И вообще, я скучаю по бабушке.
Марина вздохнула и постаралась не показывать раздражения:
— Я понимаю. Но надо быть аккуратнее. Шампунь дорогой.
— Купите другой, вы же богатая, — буркнул он и убежал в свою комнату, оставив после себя тишину и ощущение отчуждения.
Марина осталась одна, вглядываясь в следы розового шампуня и чувствуя, как постепенно рушится та хрупкая гармония, которую ей удалось создать. Она понимала, что помочь — это больше не просто желание, а необходимость бороться с невидимыми барьерами, разделяющими её и этих детей.,— Найти работу сейчас действительно трудно, — говорил Илья уже третью неделю подряд, сидя на кухне с усталым видом. — Я не хочу устраиваться куда попало. Мне бы что-то нормальное, чтобы не только зарплата, но и чтобы смысл был.
— Ты же говорил, что раньше работал в логистике. Почему не возвращаешься туда? — спросила Марина, пытаясь понять, что именно его останавливает.
— Там всё развалилось, — ответил он, опуская глаза. — После смерти Ани я не могу туда даже смотреть. Всё напоминает о ней.
Марина молча кивала. Сначала один раз, потом снова, и ещё. Она пыталась уловить суть, понять, что он говорит без слов. Постепенно до неё дошло: он не пытается найти работу. Он просто жалуется. Он осваивается в этом состоянии бездействия, словно привыкая к новой реальности, которую не хочет менять.
Вечером Марина пришла домой пораньше, надеясь, что сможет поговорить с ним по душам. Войдя в квартиру, она увидела Илью за компьютером — он играл, полностью погружённый в виртуальный мир. Тим сидел на диване и смотрел мультики на планшете, а Настя, не отрываясь от экрана, ела сыр прямо из упаковки, удобно устроившись в кресле с ногами, заброшенными на подлокотник.
— Как дела? — осторожно спросила Марина, пытаясь разрядить атмосферу.
— Ну ты же знала, на что шла, — бросила Настя, не отрываясь от экрана, с лёгкой насмешкой в голосе.
В груди Марины впервые за долгое время вспыхнула злость. Её сердце сжалось от обиды и непонимания.
«Я знала, на что шла? — думала она, чувствуя, как поднимается волна раздражения. — А вы? Вы вообще представляете, куда попали? Насколько всё изменилось?»
Но вместо того чтобы начать спор, Марина молча повернулась и пошла в душ. Под горячей струёй воды она стояла долго, пытаясь не закричать, не дать волне эмоций прорваться наружу. Вода смывала усталость, но не могла унести тяжесть на душе.
