— У тебя куча подруг, с которыми ты переписываешься. Муж, с которым ты «рассталась» уже третий раз. Родители. Зайди на «Циан», в конце концов. Но у тебя две недели.
Лена хлопнула дверью в ванную. Аня услышала, как льётся вода. Потом — глухие рыдания, почти театральные.
Она не пошла её утешать. Просто встала, налила бокал вина и села у окна. Было темно. Но впервые за два месяца — не тесно.
На следующее утро Лена повела Артёма в школу молча. Даже не попрощалась. Аня тоже не стала ничего говорить. Она просто распечатала на принтере маленькую бумажку и приклеила на входную дверь:
“В квартире три человека, но одна хозяйка.”
День, когда Лена съехала, был серым. Не дождливым — просто серым. Таким, какими бывают будни, в которых не случилось ничего хорошего, но и конца света пока тоже не предвидится.
Аня не помогала собирать вещи. Лена ходила по квартире молча, как обиженная старшеклассница, складывала косметику в пакеты, подбирала носки Артёма из-под дивана, долго искала свою зарядку, которую забыла в Аниной комнате неделю назад.
— А тётя Аня с нами не поедет?
— Нет. Ей и так тут нормально. Ей никто не нужен.
Аня просто стояла в коридоре. Она не злилась. Не жалела. Она чувствовала… как будто снова дышит. Без этой глупой туманной вины, которую в ней аккуратно растили всё это время.
Когда они ушли — с чемоданом на колёсиках и двумя сумками, — Аня не закрыла дверь сразу. Посидела на стуле в прихожей. Просто посидела. Впервые за два с половиной месяца — тишина. Ни гула мультиков, ни всхлипов, ни запаха жареных сосисок в семь утра.
Вечером она вымыла ванную. Потом выкинула почти пустые банки с Лениной косметикой. Потом — подушки с надписью “Live Laugh Love”.
В следующие дни Лена писала.
«Ань, ты не могла бы пока оставить кое-что у себя? Я потом заеду.»
«Я понимаю, ты устала. Я тоже. Может, поговорим?»
А потом — голосовое. Почти слезливое:
«Ты же знаешь, что я всегда завидовала тебе. У тебя всё всегда по полочкам. Я не умею так. Прости, если была грубой.»
Аня не отвечала. Не потому что мстила. Просто всё было сказано. Иногда люди перестают быть частью твоей жизни не потому, что они чудовища. А потому что они не хотят понимать, где заканчиваются они — и начинаешься ты.
Она тихо пила чай. Листала новости. Купила себе новое постельное бельё — серо-синее, строгое, как банковская выписка. Заказала доставку еды. Никому ничего не рассказывала.
Через неделю в её дверь позвонили. Открыла — Лена. В руках пакет.
— Я принесла тебе… ну, вернуть кое-что.
— Ты всё ещё злишься?
— Нет. Просто… я больше не хочу, чтобы это повторялось.
Лена молча кивнула. Пакет оставила. Ушла.
В пакете была та самая чашка — “Успешная женщина”. И записка на стикере:
“Ты была права. У тебя получилось. У меня — пока нет. Прости.”
Аня поставила чашку в шкаф. Не на верхнюю полку, но и не впереди. Просто — туда, где ей теперь место. В ряду вещей, к которым можно вернуться. Но не обязательно.
Она села на подоконник. За окном шелестели деревья. Кто-то громко слушал музыку. Аня взяла в руки другую чашку — новую, белую, без надписей. И в этот раз кофе был только её.
