Татьяна вышла из стоматологии в девять вечера. За день приняла тринадцать пациентов и одну благодарность в виде баночки мёда от бабушки, которой вырвала зуб. В маршрутке пахло курицей гриль и безысходностью. Её трясло от усталости, как старую стиральную машину на отжиме.
Ключ в замке провернулся с привычным скрипом, как будто сама дверь кряхтела от скуки. Татьяна сняла туфли и едва не наступила на аккуратно поставленные мужские ботинки — новые, лаковые. Павел приехал. Чудесно.
Из кухни доносился голос свекрови. Натянутый, как колготки после новогоднего застолья.
— Она уже сколько лет на этой своей машине ездит. Всё равно скоро менять, а пацану хоть будет на чём кататься. Ты, как муж, вообще собираешься принимать решения или опять будешь сидеть, как мебель?
Татьяна застыла в коридоре. Сердце застучало. То ли от обиды, то ли от желания заехать кому-нибудь этой самой «мебелью» по голове.
— Мам, ну ты же знаешь Таньку… Она у нас гордая. Типа «сама заработала». Я-то ей говорил — семейное имущество общее. А она нос воротит.
— Да я бы на твоём месте давно уже сам дарственную оформил! Она ж в браке куплена! Всё можно через суд!
Татьяна не выдержала. Вошла в кухню.
— Добрый вечер, родные! А что тут у нас? Семейный совет за спиной? Или собрание акционеров без миноритария?
Светлана Григорьевна вздрогнула и скривилась, как будто у неё прямо сейчас в стакане чай закипел.
— Мы просто обсуждаем, как помочь Павлу. Он взрослый мужчина, а без машины сейчас никуда. А ты, как член семьи, могла бы войти в положение.
— Я как член семьи, — Татьяна положила сумку на стол, — в день прохожу по пятнадцать человек. И да, на эту машину я заработала сама. Пока ваш сынок писал в своих блокнотиках великий бизнес-план, как открыть автомойку в Питере.
Павел вышел из комнаты. В руках у него был банан, в глазах — банальное безразличие.
— Тань, ты чё кипишуешь? Мне же не насовсем. Просто пока не оформлю свою. Ну, максимум год.
— Год, Павел, это не «просто». Это примерно сорок тысяч километров и сто двадцать нервных срывов, если ты будешь парковаться, как обычно.
Дмитрий встал. Высокий, с уже начинающей лысеть макушкой и шрамом на подбородке — когда-то она находила его обаятельным.
— Тань, ну зачем ты начинаешь? Мы же нормально просим. Никто у тебя машину не отбирает. Просто дарственная временная. Потом переоформим обратно.
— Ага, и квартира в ипотеке «временная», и брак наш, похоже, тоже. Всё временное, кроме твоей мамы на моей кухне.
— Я между двух огней! — вскинулся Дмитрий. — С одной стороны — ты, со своими принципами, с другой — моя семья! У нас родной брат без колёс, а ты из-за этой коробки железа чуть ли не семью рушишь!
— Не я её рушу. Это ты выбрал быть мебелью, как твоя мама сказала. А я — не интерьер. Я человек. С паспортом. И с машиной, которую не отдам. Всё. Точка.
Светлана Григорьевна грохнула чашкой о стол.
— Вот она — благодарность! Мы тебя в семью приняли, как родную. А ты… Стерва. Деньги зарабатывает — всё, царица! А Павлу что — под забором спать?
— Лучше под забором, чем за мой счёт. Он не инвалид. Ноги есть, руки есть. На заводе места не заняты.
— Я что, лузер какой? Работать на заводе? Мам, ты слышала, она реально это говорит!
— Да вы тут все уже давно в одном спектакле! — выкрикнула Татьяна. — А я в этом цирке клоуном больше не работаю.
Тишина навалилась, как зимняя шапка на уши. Сильная, вязкая, с запахом остывшей котлеты.
Татьяна медленно подошла к тумбочке, достала ПТС, ключи, паспорт.
— Машина — моя. Покупка подтверждена. Деньги — мои. Никаких дарственных не будет. Если попробуете без меня оформить — увидимся в суде. Там я вам и стоматологическую страховку выбью.
