— Да что ты несёшь вообще?! Тебе лечиться надо. Всё тебе мерещится. Мама — это мама, а не инквизитор. Прекрати уже эту истерию!
Тоня резко втянула воздух. Она не закричала — но внутри что-то щёлкнуло. И защёлкнулось.
— Сергей… — она произнесла его имя как приговор. — Я не знаю, что у вас за святые отношения, но меня в эту секту не записывали. Я с тобой сплю, готовлю, убираю, вкалываю на работе, оплачиваю счета. А ключ — у неё. Думаешь, я останусь в этом цирке?
Он хмыкнул, будто хотел что-то сказать, но передумал.
— О, молчание… Это что, новая форма поддержки?
— Я не хочу ссориться. — Сергей устало махнул рукой. — Мне просто это всё надоело. Ты всегда недовольна. Сначала, что она редко заходит, потом — что часто. Ты определись.
Тоня уселась на край стула, скрестив руки на груди. Губы тонкой линией. Глаза сухие, но злые.
— Я определилась, Серёж. Я хочу, чтобы в нашем доме жили мы. А не ты, я и твоя мама на привязи. Или, если вам вдвоём комфортнее — может, я лишняя?
Он хотел ответить, но в этот момент в дверь позвонили. И, не дожидаясь, пока кто-то откроет, замок щёлкнул, и на пороге появилась Людмила Петровна. С сумкой из «Пятёрочки» и выражением лица, как у генеральши перед строем.
— Ну что, голубки мои, поссорились опять? — пропела она, улыбаясь так, что у Антонины внутри всё похолодело. — А я вот тут котлеток принесла. Сама жарила, на сливочном. Тут у вас всё, как обычно, вверх дном…
Сергей хотел было броситься к ней, забрать сумку, расцеловать в щеки — по рефлексу. Но что-то в лице Антонины заставило его замереть.
И впервые за долгое время он не знал, что сказать.
Антонина не помнила, как оказалась в ванной. Рука дрожала, пока она скребла щёткой раковину, которая и так блестела после утренней генеральной уборки. Щёлк-щёлк — кран чуть поскулил, плеснул прохладной водой. Но внутренний жар не проходил.
Где-то там, в кухне, Людмила Петровна звенела посудой, бубнила что-то про котлеты и новый рецепт свекольного салата — «чистит печень, Антоша, тебе полезно, ты ж вся какая-то серая стала». И ни тени сомнения, что её здесь не ждали.
Сергей молчал. Он сидел, скорчившись у ноутбука, притворяясь, что занят таблицами с работы. Хотя, по выражению его лица, Антонина понимала — он ждёт, когда всё «рассосётся».
Ничего не рассосётся.
— А где у вас скалка? — вдруг крикнула Людмила Петровна из кухни. — Или вы и тесто теперь по-фински месите, языком?
Тоня вытерла руки и, ни слова не говоря, направилась к двери.
— Ты куда? — оторвался наконец Сергей.
— Проветриться. Пока не задышала тестом, как ты его выразился, языком.
— Ну ты же видишь, она старается…
Антонина не слушала. Она вышла и захлопнула дверь с таким треском, что на лестничной площадке из соседней квартиры вынырнула бабка в халате с якорями.
— Опять эта? — сочувственно кивнула бабка. — Ваша? — Нет. Уже не моя.
Вечером, когда вернулась — аккуратно, с двумя пакетами из «Пятёрочки» (в знак пассивной агрессии, да), в квартире пахло котлетами, ладаном и унижением.
— Я тебе тапки новые купила, — встретила её Людмила Петровна в коридоре. — Те, серые, ужас просто. А эти с массажной подошвой — кровь разгоняют. Тебе надо.
Тоня поставила пакеты на пол, на секунду зажмурилась, и спокойно — до пугающей тишины — произнесла:
— Вы зачем без спроса заходите в наш дом?
