Она даже подумала: «А может, оно так и должно было случиться?». Но думать вслух об этом не решалась.
Было около десяти, она только поставила чайник, в планах — ленивые хлопоты, немного уборки и сериал, где никто не живёт с матерью мужа. Как вдруг в дверь позвонили.
Звонок был один. Такой, как врываются только уверенные в себе люди.
Антонина обмоталась халатом, подошла и — внутренне молясь, что ошиблись этажом — открыла.
На пороге стояла девушка. Лет двадцати с небольшим, в джинсовой куртке и с короткой стрижкой. В руке — коробка с обувью, на лице — выражение из серии: «ну здрасьте, мы тут теперь».
— Антонина? — Девушка улыбнулась. — Я Вероника. Мы с Сергеем теперь… вместе. Можно поговорить?
В Антонине что-то переклинило. Зуб заболел не кстати, чайник свистнул, а земля под ногами как будто пошла волнами.
— Вероника, — терпеливо повторила девушка, переступая с ноги на ногу. — Сергей сейчас у мамы. Он просто… он переживает. Он просил передать тебе ключи.
Она протянула связку. Те самые ключи. С брелком в виде собачки, которую Антонина ненавидела — подарок от Людмилы Петровны.
— Он сам не мог? — голос Тони прозвучал неожиданно спокойно.
— Ну… Ему тяжело. Он боится, что ты его не выслушаешь. И… — Вероника замялась, — Я, если честно, тоже хотела с вами поговорить. Мне кажется, вы… интересная.
— Интересная? — переспросила Антонина с лёгкой полуулыбкой. — Это что, такое новое обозначение бывшей?
— Да нет, я не… Просто… Он сказал, что вы были вместе десять лет. Это много. Я понимаю, что в этом всём я выгляжу, мягко говоря, вторжением.
— Да ты и есть вторжение, детка. Только аккуратное. С коробкой обуви и словами «мы теперь вместе». Выглядит почти вежливо.
Вероника опустила глаза.
— Простите. Я просто… Он говорил, что вы его не поддерживали. Что вы… сильная слишком. И что ему это тяжело.
Антонина прижалась спиной к косяку.
— А ты, значит, не сильная? Ты мягкая, пушистая и умеешь молчать, когда его мать разгуливает по квартире с ревизией? Молодец. Это он любит.
— Да ты вообще не понимаешь, про что ты. Ты думаешь, ты его спасла? Нет, милая. Ты просто отодвинула на себя его страх сделать выбор.
— Он… Он очень любит свою маму.
— Прекрасно. Пусть спят втроём. И желательно на раскладушке. Там комфортно, если кто забыл, кто кому кем приходится.
Повисла пауза. Вероника посмотрела на неё с чем-то вроде уважения.
— Я вас поняла. Я… Просто верну ключи. И уйду.
— А ты — не дура. Пока. Только вот один совет. Когда начнёшь просыпаться под звуки варки котлет и комментарии по поводу своей причёски — не говори, что не предупреждали.
Девушка ушла. Связка осталась в руке. Холодная, звенящая, как диагноз.
Антонина подошла к окну. Тихо. Спокойно. Даже чайник успокоился.
Она закрыла ладонью ключи и медленно опустила их в ящик стола. Не выкинула — просто отложила. Как отложила и целую часть своей жизни.
Через месяц она съехала. Взяла ипотеку на маленькую, но светлую квартиру на юге. Подальше от Людмилы Петровны, от Сергея и от всех дверей, в которые кто-то может войти без стука.
Иногда по утрам, просыпаясь, она всё ещё ждала, что услышит голос в коридоре: «А я тут только на минутку, вот салфетки принесла». Но нет.
Салфетки она покупала сама. И выбирала с ромашками. Просто потому что могла.
