— Мне не нужна твоя помощь! Я прекрасно справлюсь сама! — Алина с силой сжала телефон и отодвинула его от уха, чтобы не слышать истеричных воплей сестры.
— Ты всегда так говоришь! А сама купила квартиру, машину, ездишь по заграницам, а мне что? С тремя детьми без копейки сидеть? Или ты думаешь, мать зря тебе всё это говорила? — голос Ларисы дрожал от возмущения.
Алина прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Снова двадцать пять. Каждый телефонный разговор с сестрой приводил к одному и тому же — обвинениям, упрёкам и вечному: «А помнишь, что мама говорила?»
— Лариса, мне тридцать восемь, тебе тридцать четыре, может, хватит вспоминать, что там мама шестнадцать лет назад сказала? — она старалась говорить спокойно, хотя внутри всё закипало. — У меня квартира в ипотеке, которую я выплачиваю уже тринадцать лет, и машина подержанная. А вот то, что ты в семнадцать замуж выскочила и нарожала троих детей, не думая о том, как их содержать, — это не моя проблема.
— Зато у тебя нет детей! И никогда не будет! Потому что ты эгоистка! Думаешь только о себе! — голос Ларисы сорвался на крик.
Алина отключила телефон. Сколько можно? Каждый раз одно и то же. С тех пор как шесть лет назад умерла мать, сестра считала своим долгом напоминать ей о семейных обязательствах. Каким-то образом в голове Ларисы отложилось, что помогать ей и её детям — святая обязанность Алины. И чем больше та сопротивлялась, тем яростнее становились атаки.
Алина подошла к окну. Весенний вечер окрашивал город в тёплые тона, но на душе было зябко. Тяжёлые мысли возвращали её в детство, в тесную коммуналку, где они жили вчетвером в одной комнате — она, Лариса, Андрей и Максим. Всё детство прошло под крики матери, Ольги Николаевны, женщины с тяжёлым характером и нелёгкой судьбой.
«Ты должна помогать братьям и сестре! Ты старшая!» — эта фраза, казалось, впечаталась в подкорку сознания. Каждый раз, когда мать её произносила, Алина чувствовала, как внутри нарастает протест. Почему именно она? Почему ей нельзя жить своей жизнью? Почему она должна отвечать за тех, кто не хочет отвечать за себя?
В восемнадцать, сразу после школы, она сбежала из дома. Снимала комнату, подрабатывала, училась. Всё сама. Сама поступила в институт, сама его закончила, сама нашла работу. И когда в тридцать лет внесла первый взнос за квартиру, почувствовала настоящее счастье — у неё будет свой дом, свои стены, где никто не будет кричать и требовать.
Телефон снова зазвонил. Алина вздрогнула. Посмотрела на экран — Андрей. Средний брат, всегда выступавший миротворцем в их семейных конфликтах.
— Да, Андрюш, — она старалась говорить спокойно.
— Алин, ты что устраиваешь? — голос брата звучал устало. — Лариска мне звонит, плачет. Говорит, ты её послала...
— Я никого не посылала! — Алина почувствовала, как негодование поднимается волной. — Я просто сказала, что не могу сейчас дать ей денег. У меня свои расходы, кредиты. Почему я должна содержать её и троих детей?
— Потому что мы семья, — тихо ответил Андрей. — Помнишь, что мама всегда говорила?
— Да сколько можно вспоминать, что говорила мама?! — не выдержала Алина. — Она умерла шесть лет назад! И, кстати, всё своё имущество завещала Лариске. А теперь я должна ещё и деньгами её снабжать?
— Алин, ну ты же понимаешь... У Лариски трое детей, бывший муж алименты платит с перебоями...
— А это мои проблемы? — перебила Алина. — Я работаю с девятнадцати лет, и никто мне никогда не помогал. Сколько раз я просила маму посидеть со мной, когда болела? Ноль! Всегда ответ был один: «Разбирайся сама». А теперь я должна помогать всем и каждому?
— Но ведь ты можешь, Алин, — в голосе Андрея звучала мягкая настойчивость. — У тебя хорошая работа, стабильный доход...
— Да, есть! — она чувствовала, как глаза наполняются слезами. — Потому что я пахала как проклятая! Потому что не выскочила замуж в семнадцать! Потому что училась, работала и строила свою жизнь, а не ждала, что кто-то решит мои проблемы!
В трубке повисло молчание. Потом Андрей тихо произнёс:
— Знаешь, Алин, я тебя понимаю. Правда. Но и Лариску тоже. Ей тяжело одной с детьми...
— А мне было легко одной? — горько усмехнулась Алина. — Знаешь что, Андрюш, давай закроем эту тему. Я слишком устала.
— Хорошо, — он вздохнул. — Только не держи зла, ладно? Она просто не знает, что делать.
— А я знаю? — Алина почувствовала усталость. — Всё, давай, пока.
Она положила телефон и опустилась в кресло. За окном уже стемнело, по стеклу барабанил весенний дождь. В голове крутились воспоминания — коммуналка, вечно усталая и раздражённая мать, теснота, невозможность побыть одной...
Коммунальную квартиру на пятом этаже сталинки Алина помнила до мельчайших деталей. Облупившаяся краска на стенах длинного коридора, запах жареного лука из общей кухни, вечно занятый туалет и очередь в ванную. (продолжение в статье)
Антон вернулся из командировки поздно вечером. Скинув пальто и поставив чемодан в прихожей, он прошёл на кухню, чтобы попить воды. Но, дойдя до стола, остановился. На поверхности лежал его нож — один из тех, которые он сам аккуратно точил каждую неделю. Только теперь лезвие выглядело так, словно его варварски испортили.
— Что за... — пробормотал он, беря нож в руки. Проведя пальцем по кромке, Антон почувствовал неровности. — Кто это сделал?
На столе валялся точильный камень, рядом несколько металлических опилок. Антон недовольно выдохнул и отправился в спальню. Лена лежала на кровати, притворяясь спящей. Антон включил свет.
— Лена, вставай. — Голос его был мягким, но решительным.
Жена недовольно повернулась к нему:
— Что случилось? Почему ты свет включил?
Антон поднял нож, чтобы она увидела.
— Это. Ты объяснишь, что произошло?
Лена прикрыла глаза рукой и устало вздохнула.
— Господи, Антон, ты серьёзно? Это всего лишь нож.
— Всего лишь нож? — он нахмурился. — Это не "всего лишь нож". Это инструмент, за которым я слежу. Кто-то его испортил.
— Не знаю, о чём ты, — сказала она, отворачиваясь.
— Лена, ты же не точила его, верно? — Он присел на край кровати. — Тогда кто? Кто заходил?
Лена помолчала, затем бросила:
— Никто. Может, сам случайно повредил, или кошка что-то уронила.
Антон внимательно посмотрел на неё. Её голос звучал спокойно, но что-то в её тоне не совпадало с уверенностью. Он хотел спросить ещё, но решил отложить этот разговор.
— Ладно, — тихо ответил он. — Поговорим утром.
Он вышел из спальни, выключив свет, и вернулся на кухню. (продолжение в статье)
— Что, прости? — поперхнулась дорогая свекровь чаем. — Что ты собралась делать?!
— Я буду разводиться с Богданом, — повторила я.
Свекровь не глухая, конечно. Просто она не хочет слышать и принимать то, что я говорю.
Я тоже не хочу это принимать, но…
Эта сцена, где они голые лежат на наших простынях, довольные после любовных утех, мне придавала сил и злости.
Я сделаю это обязательно — подам на развод.
Я просто не смогу жить с ним после всего с таким — меня стошнит.
— Дорогая… — пробормотала она. — Но почему? Что случилось? Может быть, я могу чем-то помочь?
“Дорогая”... Меня всегда коробило, когда она так меня называла.
Она называет так всех подряд. В основном, прислугу.
— Он мне изменил, — ответила я честно.
— А-а… — протянула она. — Это… И что же, сразу бежать разводиться?
— По-вашему, недостаточный повод?
— Знаешь ли, бывают вещи похуже.
— Например? Что может быть хуже, чем вывалять близкого человека в грязи, хуже, чем предательство?
— Алкоголь, рукоприкладство, жадность, — ответила Ираида. — Богдаша всегда был к тебе щедрым. И замуж взял…такую.
Опять она намекает на мой социальный статус…
Да, я не родилась в шелковых пелёнках, но я тоже человек. Который имеет гордость и не намерен прощать неверного мужа!
Лучше никакого мужа, чем вот такой ходок.
Да я ему в глаза смотреть теперь не смогу, не то, что попытаться это простить.
— За такого, который пьёт и бьёт я не пошла бы, — сказала я, глядя в свою чашку с порядком остывшим чаем. — Однако для меня измена — тоже непростительна, и встаёт в ряд с названными вами пороками.
— Ты, конечно, сравнивала кое-что с пальцем, — смерила меня недовольным взглядом свекровь. — Все оступаются, он просто ошибся.
— Ошибся… Притащил в нашу постель любовницу и… её прямо на наших простынях. Это, по-вашему, ошибся?
— Ну гульнул мужик разок… Хороший левак укрепляет брак!
— Боюсь, у нас с вами слишком разные взгляды на этот вопрос… — сказала я, озадаченно глядя на свекровь. (продолжение в статье)