Вечером после ужина я захожу к Свете в комнату.
— Милая, с машиной я решу вопрос завтра… Как-нибудь. Но утром тебе нужно будет поехать в школу самостоятельно.
Она вынимает из уха наушник, смотрит на меня в упор, словно пытается сдвинуть с места и закрыть за мной дверь одной только силой мысли.
Я прохожу в ее комнату, стараясь игнорировать полный кавардак – вещи на кровати, учебники в шкафу и тетради с бумагами, вавилонской башней опасно накренившиеся на рабочем столе.
— Напишу тебе, смогу ли вечером забрать из дворца культуры с занятий, — стараюсь говорить бодро и уверенно, добавив в голос веселых ноток.
Но на нее вся эта мишура не действует.
— Меня может отвезти папа, — говорит она медленно, будто разговаривает с умственно-отсталым ребенком.
— Малыш, — снова улыбаюсь я. Может, немного приторно, но с подростками, думаю, так и нужно – много любви и заботы несмотря на настроение и злые слова. Которые иногда очень, очень обидно ранят… — Папа уехал. В командировку.
— Надолго? — она сужает глаза.
Ох, у меня совсем нет сил на разговоры, и этот – как минное поле, шаг влево, шаг вправо – взрыв, эмоции, провал.
— Думаю, он сам скажет, когда сможет разговаривать, — ухожу от ответа.
Королевским жестом она откидывает волосы назад.
— Я напишу ему насчет телефона.
Сквозь зубы втягиваю воздух в себя.
Сейчас это не самая важная вещь.
— Раз ты не можешь мне его купить.
Я закатываю глаза, но тут же спохватываюсь и улыбаюсь.
— Конечно, милая. Напиши.
Она смотрит на меня в упор. И я догадываюсь, что время аудиенции у их высочества закончилось. Выхожу в коридор, игнорируя тюки с одеждой Роберта, которые, конечно же, просто так лежат без дела, бреду на кухню. Где снова разнимаю малышей, даю каждому по яблоку.
— Мама! Где папа! — орут они наперебой.
— В командировке! — откупаюсь от них тем же словом, что и с дочкой.
— Чего это? Чего это? — гудят они.
— Он уехал в другой город поработать. А вернется с подарочками.
