Лена сдержалась. Хотя внутри всё вскипело. Как и всегда, когда эту женщину начинало «нести».
— Вы — мать. Но не собственник, не платёжник и не участник сделки. И я бы хотела, чтобы вы уважали наши решения, а не устраивали допрос с пристрастием.
Алевтина замерла на месте. Затем опустилась обратно на диван. Помолчала.
— Зря ты это, Леночка. Очень зря. Такие вещи бумерангом возвращаются. У меня, между прочим, подруга так сделала — тоже всё на мать записала. А потом развелись — и всё, муж остался ни с чем. А ты думаешь — тебя это обойдёт?
— Я думаю, — спокойно ответила Лена, — что у нас с Костей другое. Мы с ним вместе приняли решение. И если он что-то передумает — он скажет. А не будет присылать маму на разборки.
Костя всё это время молчал. И наконец подал голос:
— Мам, да хватит. Это уже не смешно. Это наша жизнь. Лена права. Мы взрослые. Решили — значит, решили. Мама Лены вложила больше, это её право.
— Ясно. Ну, мне тут делать нечего. Надеюсь, вас хотя бы в гости кто-нибудь пригласит, если вдруг вашу маму не устроит запах моих котлет!
С этими словами она схватила сумку и хлопнула дверью.
Алевтина Григорьевна перестала звонить. Сначала — из гордости. Потом — из обиды. Затем — из злости на сына, который «променял мать на квартиру».
Однажды Костя сказал Ленe:
— Мамка совсем отдалилась… Может, ты всё-таки зря?.. Надо было на нас оформлять, пополам.
Лена помолчала. Потом посмотрела ему в глаза:
— Костя. А ты бы смог? Прямо сказал бы маме: «Ты не участвуешь — ты и не решаешь»?
— Вот и я знаю, — тихо ответила Лена. — Поэтому оформила на маму. Чтобы никто не указывал нам, где и с кем жить. И если тебе правда важно, чтобы у нас был дом — ты должен был понять, что этот выбор — не против тебя, а ради нас.
Костя молчал. А потом, впервые за долгое время, сказал то, что Лена ждала:
— Прости. Ты всё правильно сделала.
И да, квартиру оформили на маму. Но уют в ней — построили они.
