Через несколько дней после того напряженного разговора Даша собрала свои вещи. Она старалась не делать этого демонстративно — не хотела новых скандалов и сцен.
Однако Татьяна Семёновна, конечно, услышала, как хлопнула дверь спальни, и тут же ворвалась в комнату, словно нарочно — как раз в момент, когда Даша складывала в чемодан последние вещи.
— Собралась, значит, всё-таки? Думаешь, Лёша тебя остановит? — презрительно прошипела она, уперев руки в бока. — Ну-ну… только потом не жалуйся и не возвращайся в наш дом!
Даша ничего не ответила, лишь бросила на неё долгий, решительный взгляд.
Её глаза говорили всё, что не могла выразить словами: она была вымотана до предела, и ни уговоры, ни угрозы больше не имели над ней никакой власти.
В этот момент в дверях появился Алексей. Лицо его было опустошённым, будто он не спал уже несколько суток, и в глазах была боль — но слишком поздняя, уже слишком мало значащая для Дарьи.
— Даш… — только и сказал он, поникнув. — Прости меня. Давай попробуем ещё раз, я… я исправлюсь. Я сегодня же обзвоню все сохраненные вакансии. Ты важна мне, я найду работу, я всё сделаю. Пожалуйста, не уходи!
Она на мгновение остановилась, почувствовав привычный укол жалости, но тут же напомнила себя: сколько раз уже слышала это обещание. Её терпение было исчерпано, и она впервые за долгое время почувствовала силу в своём решении.
— Лёш, — спокойно ответила Даша, — ты не понимаешь. Я устала быть единственным взрослым в наших отношениях. Я устала слушать обещания. Ты мог бы проявить себя хоть как-то раньше… — Она замолчала, сдерживая подступающие слёзы. — Теперь я хочу начать сначала. Одна.
Её голос был твёрдым и Алексей понимал, что его слова тут уже ничего не изменят.
Она подала на развод через неделю. Он пытался встретиться с ней, звонил, писал сообщения, но каждый раз, когда она смотрела на экран телефона, внутри неё поднималось твёрдое ощущение правильности её решения.
Вскоре Даша переехала на свою маленькую съёмную квартиру и впервые за долгое время почувствовала свободу.
Она снова могла строить свою жизнь по своему усмотрению, без тяжести чужих ожиданий и вечных обещаний. Алексей перестал писать, как будто тоже смирился и даже Татьяна Семёновна, кажется, приняла случившееся, хотя злилась и ворчала при встрече с сыном.
Но Даша больше не волновалась об этом. Впереди была её собственная дорога, по которой она могла идти, никому ничего не обещая.
