— Я тоже думаю. И знаешь что? Мне кажется, что кастрюля с лапшой на моём дизайнерском комоде — это уже помощь в морг. Эстетический летальный исход.
Он рассмеялся. Она не смеялась. Это был смех в одиночку. На третий день пребывания Валентины Ивановны, когда Алина проснулась от металлического лязга под окнами, всё стало окончательно ясно. Она выглянула в окно — и застыла.
Внизу на коленях сидела свекровь и копалась в газоне. Прямо посреди лужайки торчал старый алюминиевый совок, и уже были выдраны аккуратные полосы дерна.
Алина вылетела на крыльцо босиком.
— А ты что, не видишь? Разметку под грядки! Тут у тебя лучшее место. Солнце, ветрено, всё как надо.
— Это газон! Я его выравнивала полгода!
— А теперь ты будешь есть свои помидорчики. Натуральные. Без этих ваших нитратов.
— Валентина Ивановна, вы что, с ума сошли?!
— Не ори, люди спят! Ты молодуха, вот и ори себе. А я старая, мне надо дело делать.
Алина молча зашла в дом, взяла шланг и повернула воду на полную мощность. Лужайка мгновенно превратилась в болото. Валентина Ивановна завизжала:
— Сдурела?! Я ж простужусь!
— Надеюсь, вместе с совком, — сквозь зубы ответила Алина.
Она вернулась в дом, трясущимися руками достала из шкафа валерьянку. Игорь её, конечно же, не защитил. Сказал:
— Ну ты зря. Мама же старается. Она от души.
— Она от души по твоей голове совком ударит. Только ты и этого не заметишь. Потому что у тебя, Игорь, нет головы. Там только пульт и «ну не ругайтесь».
— Не драматизируй. Мы же семья.
Алина только хмыкнула. Слово «семья» в этом доме звучало как диагноз.
А завтра, — решила она, — я поставлю скрытую камеру. Посмотрим, что они будут делать, когда думают, что я не слышу.
— Я правильно слышала? — Алина стояла босиком в проеме террасы, с телефоном в одной руке и кружкой в другой. Голос — спокойный, как у нотариуса на приёме. Но губы сжаты в тонкую нитку, а взгляд — ледяной. — Или у меня уже галлюцинации от укропа?
На скамейке под сиренью сидели Игорь и его сестра Ольга. Свекровь, как хозяйка театра, восседала на пластиковой табуретке у грядки. Перед ней — рассада, пластиковые бутылки с дырочками в крышке и полный мешок гранул удобрения.
— Алина, ты чего… — Игорь поднялся, потянулся к ней, как к капризному ребенку. — Мы тут просто обсуждаем… ну… лето. Мама говорит, что можно бы и посадить пару грядок морковки, а?
— Просто. Обсуждаете. Лето. — Алина не подняла бровь, она просто смотрела. Как хирург на подозрительный нарост. — Слушай, ты, инженер. Я сейчас не поняла: ты кто здесь? Гость, муж или посредник между мамой и моей частной собственностью?
Ольга прыснула в кулак. Валентина Ивановна натянула фартук на коленки, будто собиралась на поле боя.
— Алина, ну что ты заводишься. Земля — она же должна работать. А у тебя… трава. Газон, тьфу. Хоть баранов заводи, чтобы не зря постригался.
— Если заведу, они будут умнее, чем некоторые из присутствующих. — Алина сделала глоток. — И молчаливее.
Игорь снова сел. Рядом с ним опустились плечи. Он знал, что запах войны в воздухе — это не костёр из сосновых веток. Это его жена.
— Ладно, Алиночка. Давай по-хорошему. Ты же всегда говоришь, что семья важнее всего. Вот и будь добрее. У мамы здоровье уже не то, ей бы на воздухе покопаться. Для души. Да и продукты свои. Без химии. Сейчас времена какие…
— Стоп. — Алина подняла руку. — Ты это вслух сейчас сказал? Продукты? Для души? Валентина Ивановна, вы правда считаете, что огурцы с шести соток укрепят ваши кости больше, чем уважение к чужой собственности?
