— Ой, опять началось. — Свекровь встала, отряхнула фартук. — Ты всегда так: всё тебе не так. Слово скажи — обижается. И вообще, Игорь, я не понимаю, почему вы не можете оформить дом на тебя. По-человечески. Ты же её муж.
— Оформить? — Алина медленно поставила кружку. Громко. Чтобы дерево под ней скрипнуло. — Оформить. На него? Вы это серьёзно обсуждаете?
Ольга поджала губы, шепнула что-то брату. Алина слышала: «Раз уж он там всё построил…»
— Построил?! Он?! Что он тут построил, Ольга? Кроме каркасной бани, которую вы вдвоём сложили за два выходных, наплевав на проект и здравый смысл?
— Да не ори, Алин. — Игорь встал. В нём закипало. — Ты ведёшь себя, как собственница! Как будто тебе тут всё по наследству досталось!
— Так и есть, — прошипела она. — По завещанию. На меня. От моей бабушки. Не от вашей прародительницы с тяпкой.
— Вот в этом ты вся. Эгоистка. Только о себе и думаешь. А мы — что? Моя мать тебе чужая, значит?
Алина подошла ближе. Смотрела в глаза. Тихо. С почти сочувствием:
— Ты знаешь, Игорь… а, может, и чужая. Честно? После всего, что она за эти три дня наговорила — совсем не чувствую родства.
— Потому что ты не хочешь принять. Не хочешь быть частью семьи!
— А мне и не предлагали, Игорь. Мне с порога заявили: «А зачем вы тут всё закатали в плитку, это же не по-нашему». Это предложение руки и сердца? Или партнёрство в колхозе?
Ольга встала. Бодро. С деловым выражением лица:
— Ладно, давайте по фактам. Бабушка завещала дом Алине — окей. Но земля, по кадастру, идёт с правом пользования до 2060 года. А это значит…
— Что значит? — Алина повернулась. — Что вы нашли юриста?
— Нашли. — Валентина Ивановна кивнула. — И скажу тебе: если ты и дальше будешь так себя вести, мы подадим иск на перераспределение. По суду. По семейным нуждам. Там есть прецеденты. Ты не одна в мире живёшь.
— Ах вот как. — Алина кивнула, как будто запомнила пункт из устава. — Значит, вы втроём обсуждали, как отжать мою дачу, пока я сплю? За моей спиной?
— А что ты хотела? — прошептал он. — Ты же всё время «моё», «мне», «я сама». А мы с мамой… мы просто хотим, чтоб было по-семейному. Вместе. На земле. Как у людей.
— Как у людей? — Алина рассмеялась. Глухо, с обидой. — У людей не отнимают то, что им дорого. У людей сначала спрашивают. А потом уже суют нос в документы.
Она развернулась и пошла к дому. Босиком. По плитке. Медленно, как под прицелом.
Валентина Ивановна сплюнула на землю. Ольга хмыкнула и достала телефон.
— Я говорила, что она не справится с такой собственностью, — буркнула свекровь. — Трава у неё. Место для отдыха. Всё ей в ущерб.
— Может, она с ума сошла, — добавила Ольга. — Ты слышала, как она сказала: «Вы втроём». Прямо как из триллера. Сектанты на завещании.
Игорь смотрел на дверь. Закрытую. Слышно было, как изнутри поворачивается ключ.
— Я… я не хотел так, — пробормотал он. — Я просто думал, мы всё обсудим. Вместе.
— Вот и обсудили, — вздохнула мать. — Теперь, сынок, только через суд. Или через брачный контракт. Смотри не упусти.
Дом молчал, как обиженный ребёнок. Снаружи ветер гонял по плитке упавшие лепестки сирени, а внутри стояла тишина — звонкая, тревожная. Алина сидела у окна, босая, в той же футболке, в которой вышла утром. Перед ней на столе — телефон, ноутбук и старое бабушкино завещание. С мокрым пятном от кружки.
Со двора снова послышались шаги. Щёлкнул замок, дёрнули дверь. Заперто.
— Алиииин, ну что ты, как ребёнок, ей-богу! — голос Игоря был вежлив, но усталый. — Открой, поговорим. Мы всё обсудим. По-человечески!
— По-человечески ты уже всё обсудил. С мамой. С Ольгой. С юристом. А теперь иди… ну ты понял куда. — Алина не кричала. Просто говорила в пространство. У неё больше не было сил. Не осталось желания быть вежливой.
