— Я думал, ты вообще шутишь. Но ты впрямь собираешься это место… спасать?
— Оно спасает меня, — тихо ответила Лада.
— От себя. От пустоты в голове, от злости, от нашего брака, в котором ты давно спишь с телефоном, а не со мной. От чувства, что я — никто.
Он молчал. А потом встал и ушёл. Ни «прости», ни «оставайся». Только щёлкнула дверца машины. И тишина.
Марина Петровна появилась на выходных. Восемь утра, суббота. Лада только-только вышла с ведром к колодцу, и тут — чёрный «Рено», дорогой плащ, и голос с ледяной ноткой:
— Вот и она. На грядках счастья роется, как могильщик.
— Марина Петровна, вы что, по мне соскучились?
— По твоим авантюрам — никогда. Слушай, Лада. Раз уж ты всё равно заняла эту рухлядь, у меня есть предложение. Танина Лариска — с двумя детьми. Им сейчас негде жить, муж ушёл к массажистке. Пусть тут лето перекантуются. Ты ж добрая.
— Это не гостиница. И не ваш дом. Наследство — моё. Документы у меня. Хотите детям помочь — сдайте свой балкон, он просторнее.
— Ты что себе позволяешь? — свекровь шагнула ближе.
— То же, что вы позволяли себе двадцать лет в мою сторону. Разница в том, что теперь у меня есть дверь. И замок.
— Ты что, выгонишь мать твоего мужа?
— Так он мне кто сейчас? Муж? Бывший муж? Или твоя запасная дочь?
— Лада, — вдруг тихо сказала Марина Петровна. — Я просто не хочу, чтобы ты тратила жизнь на это… недоразумение.
— Я тоже. Вот почему я не трачу её больше на ваши семейные собрания, где все умные, а одна я — глупая. Спасибо, мне хватило.
Марина Петровна долго стояла у калитки. Потом ушла, не попрощавшись.
В тот же вечер Лада вымыла кухню. Вся чёрная, пахнущая плесенью. Потом заварила чай — в бабушкиной кружке с трещиной.
Я тут. Я правда тут. И я не сдамся.
В телефоне мигнуло сообщение от Артёма:
«Я поговорил с мамой. Она, конечно, как всегда, но… ты права. Если хочешь — я приеду. Не как муж. Как помощник».
Лада смотрела на экран и вдруг впервые за долгое время засмеялась. Громко, на весь дом.
Кажется, крыша у меня действительно поехала… Но это, пожалуй, лучше, чем сидеть под чужой целой крышей и чувствовать себя ни кем.
Артём приехал с самого утра. Без предупреждения, с кофе в термосе и новой москитной сеткой под мышкой.
— Я тут… в помощь, как обещал. Не переживай, без гвоздей к тебе не лезу, — сказал он, улыбнувшись. Лицо уставшее, глаза не выспавшиеся.
Лада только кивнула. Хотела пошутить, но не пошутила. Всё стало слишком серьёзным.
Он работал молча. Сначала починил хлипкий порог, потом провозился с дверцей в сарай, потом полез на чердак — подлатать крышу, откуда, по слухам, уже выселилась крыса по имени АрТём.
— Она, кстати, ушла, — заметила Лада, проходя мимо с тазиком белья. — Обиделась, наверное. Конкуренция.
Он усмехнулся. Но не ответил. И в этом молчании было больше тепла, чем в их последних годах брака.
Всё бы ничего, но ровно в четверг на участке появились гости. Без звонка. Без предупреждения. Без совести.
Марина Петровна приехала с Таней и её детьми. Детей было двое: один постоянно плакал, второй — вечно ел что-то липкое и оставлял следы везде. Таня выглядела как жертва модного развода: в кепке с надписью «Живу как могу» и джинсах, порванных уже не дизайнером, а жизнью.
— Мы тут временно, — бодро заявила Таня, выгружая сумки из багажника. — Мамуля сказала, что ты не против. Мы в старой комнате, где обои облезли.
— Это все, что тебе сказала мамуля? — уточнила Лада, сжав тряпку в руке.
— Ну… ты ж сама говорила, что тут уютно. А у меня дети. Им нужен воздух. Простор. Покой.
