— Наследование по представлению. Таня — внучка. Прямая линия. У неё есть дети. А ты — просто бывшая жена. Юридически — никто. Морально — тем более.
Один из юристов, молодой, в кроссовках и с мокрой прядью на лбу, смущённо кашлянул.
— Мы не хотим скандала. Просто — размен. Долю Таниной стороны можно выделить. По кадастру выходит 3,2 сотки. Мы готовы на участок с сараем. Без жилого дома. Но с колодцем.
— Какой колодец? — Лада повернулась. — Он не работает. Он сломан. И — воняет.
— Мы устраним запах. Главное — чтобы было юридически оформлено. Хотим мира. Через нотариуса. Вы же не против?
Лада медленно подошла к столу, где на целлофане лежала стопка бумаг.
— Я против. Участок оформлен на меня. Завещание — в моём сейфе. Оригинал. С печатью и копиями. Вы его даже не читали, когда носились с фразами «нам положено». Хотите мира? Тогда миритесь. Я не обязана делиться. Даже колодцем. Даже за спасибо.
— Мы пойдём в суд, — тихо сказал второй юрист, уже пожилой, с руками, как у баяниста.
— Идите. Только учтите — я буду с встречным иском. За самоуправство, вторжение, угрозы и незаконное пребывание. Камера стоит. Снимала всё. Даже ваш вчерашний вопль: «Эта дача моя по крови».
Мария Петровна побелела. Бумаги начали дрожать у неё в руках. Она обернулась к юристам.
— Мы уходим. Здесь… временно невозможно вести диалог.
— Здесь невозможно врать, — поправила Лада.
Поздно вечером к дому подъехала машина. Артём.
Он вышел, потянулся, понюхал воздух — тот самый, дачный, с крапивой, огурцами и сожжённым мусором.
— Я вернулся. Рано. Без работы. Но с выводами.
— У меня тоже выводы, — сказала Лада, стоя на крыльце. — Первый: не надо было ждать, что кто-то оценит. Второй: дом — это не стены. Это возможность закрыться. Третий — мечта требует жертв. Иногда — очень мелочных.
— Пустишь переночевать?
— У тебя же мама. Колодец. 3,2 сотки. Сарай.
— Мама уехала к Тане. Они теперь вместе. Против тебя.
— Против — всегда проще. Особенно, когда ничего не строил. Только отбирал.
— Я хочу остаться, Лад. Не к тебе. К себе. Я устал быть чьим-то. Мужем, сыном, проектом. Можно — просто человеком?
— Здесь нет гостиницы. Но есть койка. Старый матрас. И условия: молчать, если не умеешь говорить по делу. Не лезть, если не спрашивают. И не трогать грядки. Они — мои.
— Подпишусь под этим.
— Подпишешь. Завтра. Под расписку.
— Да. Устно — никто ничего не помнит. А у меня теперь всё — под запись. Камеры. Протоколы. Жизнь — как нотариус. Ничего личного.
— Значит, начнём с нового завещания. На тебя. От тебя. В пользу тебя.
— Иначе — никак, Артём.
На следующий день они пили кофе в саду. Рядом копошилась соседка Валя, что годами мечтала «взять часть под картошку». Махнула рукой:
— А вы чего сидите как статуи? Всё, что ли, уже порешали?
— Мы — в режиме перемирия, — ответила Лада.
— Так это ж до первого шва.
— Вот потому — и под расписку.
Артём рассмеялся. Потом стал серьёзным.
— Ладно. А если честно — жаль, что мы раньше не научились защищать друг друга. Только нападали.
— Ты защищал маму. Я — бабушку. Все были при деле. Только семьи не стало.
— Нет. Семью не возвращают. Её — создают заново. Если надо.
— Посмотрим. Если колодец не вонять перестанет — это знак.
Они сидели, молчали, и впервые — без войны. С двумя кружками, двумя ложками, и одной крышей над головой. А за забором в этот момент появились новые плакаты:
«Даже в аду есть соседи!» «Пока не поделишь — не получишь покоя!»
Лада подошла, сняла и прицепила к сараю. Ниже подписала маркером:
«Здесь всё уже поделено. Всё остальное — мусор.»
