Позже, когда все улеглись, она сняла фартук, подошла к окну, приоткрыла. Вошёл вечерний воздух — сухой, пыльный, морской.
— А больше ничего уже не хочу, — сказала она. — Они всё портят. В квартире не продохнуть.
Игорь стоял, не шевелясь.
— Ну, это же ненадолго… — попытался оправдать их.
— Твоя родня переходит все границы, — она говорила спокойно, но твёрдо. — Я еле стерпела, когда они сметану голыми руками по обоям размазывали. Как будто контуженные — не видят и не слышат. Или ты не видишь? Я больше не собираюсь терпеть. К завтрашнему вечеру чтобы их ноги здесь не было. С меня хватит.
Он посмотрел на неё, потом на дверь, как будто ждал, что вот-вот кто-то снова ввалится с пляжными сумками и шумом.
Утром они рано ушли на море. Он решил позвонить, объясниться, сначала брату — короткий разговор. Потом Марине, но та не взяла трубку. В мессенджер ушло сухое сообщение: «Нам нужно уехать по делам на неделю, вам нужно найти новое жилье. Освободите завтра квартиру, пожалуйста».
Когда они вернулись с пляжа, Игорь встретил их у порога.
— Слушайте, у нас срочные дела, — сказал он, не глядя Артёму в глаза. — Завтра надо будет освободить квартиру.
— Что? — Марина нахмурилась. — А с чего вдруг?
— Просто не можем сейчас никого держать. Ни по условиям, ни по силам.
— Ну и прекрасно, — фыркнула она. — Мы и так здесь как на пороховой бочке. Ни условий, ни еды, ни приёма нормального. Хоть честно сказали, наконец.
— Вот и видно, кто тут кто, — добавил Артём, проходя в комнату за сумкой. — Только ждали, чтобы побыстрее выставить. Родня называется.
Сбор вещей был шумным. Дети капризничали, чемоданы не закрывались. С «такси» за окном кричали: «быстрей, уже маршрут ждут!». Никто не попрощался.
Когда дверь захлопнулась, Татьяна не сразу пошевелилась. Потом сняла фартук, подошла к окну, вдохнула. В квартире пахло затхлой тишиной и сырой мебелью, но это был её воздух.
Через день позвонила Анжелика.
— Я завтра заеду. У меня арбуз с рынка, домашний. Ты дома?
— Дома, — улыбнулась Татьяна.
Вечером они сидели на балконе. Внизу — шум улицы, в комнате — дети играли в карты. На столе — куски арбуза, липкие салфетки, пластиковые стаканы с компотом. Анжелика рассказывала, как в первый же сезон в Сочи отсеяла всех «понаехавших родственников».
— Мне не важно, кто что подумает, — сказала она. — Я никогда ни у кого ничего не просила — и не позволю себя использовать.
— Спасибо тебе, — сказала Татьяна. — Без тебя мы бы тогда не справились. Нам ведь никто не помог.
После её ухода Татьяна подошла к холодильнику. Достала из ящика бабушкину открытку. На обороте — выцветшими чернилами: «Мечтай по-своему. Не делись на всех сразу».
Она прикрепила её к дверце. Отступила на шаг, посмотрела.
И впервые за всё лето просто стояла. В тишине.
Она думала: как странно — столько лет казалось, что семья — это обязательство. Что если зовут, надо пускать. Если просят, надо делиться. А потом вдруг понимаешь: границы — это не про жадность. Это про уважение. И если их не ставишь сам — тебя сносят, не замечая.
Она дотронулась до открытки пальцами и прошептала:
— Спасибо, бабушка. Я поняла.
