Аля шла крадучись, будто боялась быть пойманной. Голову гнула, куталась в шаль, смотрела только под ноги. Шла недолго — остановилась у заброшенной баньки на самой окраине. Раньше тут и дом был, но время его не пощадило: размыло дождями, сдуло ветрами. Люди помогли, конечно — что ценного было, унесли. А вот банька выстояла. Летом в ней детишки приезжие на каникулы гуляли. Сейчас стояла пустая, зияя тёмными проёмами окон.
Вот в неё Алина и вошла, скрывшись в темноте.
Егор крался незаметно, боялся раньше времени супругу спугнуть. На цыпочках подошёл к двери, прислушался. Из глубины строения доносилась какая-то возня и едва различимый шёпот Алины. Что говорила — не понять, но по интонациям ясно: что-то ласковое, нежное.
Мужчина не выдержал и заглянул внутрь. В едва различимых сумерках увидел голые плечи жены, услышал тихий стон, похожий на писк, и звук поцелуя.
Выскочил как ужаленный и бросился прочь, уже не заботясь о том, что его услышат. Пусть слышат! Пусть знают, что он их раскрыл! С жены дома спросит, а с её… любовника разберётся!
Получается, мама была права — изменяет ему жена!
Про машину думать забыл — влетел в дом и заметался по комнате, хватаясь за вещи жены. Пусть собирается! Пусть катится!
Алина влетела следом и кинулась мужу на шею:
— Егорушка! Ты чего? Что на тебя нашло? Я же видела тебя! Почему убежал?
— А мне что — нужно было подождать, пока вы там закончите? Эх, Алина! А я ведь верил тебе, думал — ты не такая! Маму ругал, что гадости о тебе говорит! А ты… Кто он? С кем ты там была? Я найду его!
Алина взревела, повисла на его руках, сжатых в кулаки. Он посмотрел на неё и поморщился — в глазах даже вины нет, раскаяния. Тебе, вижу, всё равно! Сделала мужа рогоносцем и довольна!
Алина отступила, уперла ручки в бока:
— Знаешь, Егор, а я ведь и обидеться могу! Я всё понимаю — в темноте всякое привидеться может. Но же знаешь, где я была? Так пошли, я познакомлю вас!
Она схватила мужа за руку и, уже не скрываясь, потянула в сторону заброшенной баньки. По пути прихватила фонарик и зачем-то краюшку хлеба.
Егор шагал молча. Слышно было только его тяжёлое дыхание. Алина тоже не проронила ни слова, пока не вошли в баню.
В заброшенном здании голос жены зазвучал нежно:
— Милая, иди сюда! Не бойся! Смотри, что я тебе принесла! Ну-ка, выходи! Давай же, выходи!
Снова стон — усталый, тяжёлый — и писк тоненький, недовольный. Из темноты послышались шаги, а затем появилась… собака.
У Егора пропал дар речи.
