Через месяц после переезда Людмила Борисовна «обрадовала» их новой новостью:
— Я тут решила: вы, как молодые, будете много работать, а я могу забирать у вас ключик — чтобы приходить, если что-то понадобится.
Олеся попыталась возразить, но Артём быстро поддержал мать:
— Ну что ты, действительно удобно будет. Мама подстрахует.
«Подстрахует». Олеся вспоминала, как несколько дней назад вернулась домой и увидела, что постель застелена иначе, чем она привыкла. Как на кухне в другом порядке стояла посуда. Кто-то бесшумно перекраивал её пространство, будто подтачивал её изнутри.
Она снова проглотила протест, снова решила промолчать.
А на следующий день Людмила Борисовна стояла на их кухне и, закатав рукава, перебирала содержимое холодильника:
— Что это за ерунда? Чипсы, соусы… Я вам правильное питание наладить хочу.
Олеся стояла в коридоре, держась за дверной косяк, и в горле у неё вставал ком. Это была не помощь. Это было нашествие.
Почти незаметно в их жизни появились «семейные ужины» — обязательные, как налог. По субботам они шли к свекрови. Олеся сидела за столом, ела тяжёлую, жирную еду, кивала на бесконечные рассказы о детстве Артёма, о его «правильных» бывших подружках, которые «умели быть поскромнее».
С каждой неделей атмосфера становилась всё удушливее. Артём смеялся, пил вино, а Олеся сидела, чувствуя себя пленницей чужого сценария.
И каждый раз, когда она пыталась завести разговор о собственных границах, Артём закрывался:
— Ты слишком остро реагируешь. Мама желает нам только добра.
И снова Олеся глотала обиду. Она боялась: если начнёт борьбу — останется одна.
Однажды вечером, засыпая, она услышала их разговор в кухне. Они думали, что она уже спит.
— Ты слишком ей всё позволяешь, сынок, — звучал тихий, ядовитый голос свекрови. — Женщина должна знать своё место. А если вовремя не поставить её на место — потом будет поздно.
— Мама, да ну тебя, — вяло отмахнулся Артём.
Но он не спорил. Он никогда не спорил.
И тогда, лёжа в темноте, Олеся впервые чётко поняла: это не её дом. Не её брак. Всё это — декорации, в которых она была временной актрисой. И если она не начнёт бороться, её просто вытрут из этого пространства — медленно, методично.
Шанс появился неожиданно. Олеся случайно увидела в телефоне Артёма переписку с матерью. Ничего «тайного» — просто план обсуждения их ближайшего будущего: новый ремонт в квартире, планы на рождение ребёнка, новая мебель в гостиную («удобная для бабушкиных визитов»).
Все решения принимались там. Без неё.
Она сидела, уставившись в экран, чувствуя, как внутри неё разгорается тихая, ледяная ярость. Ни истерики, ни слёз — нет, спокойная, тяжёлая решимость.
В эту же ночь, пока Артём спал, Олеся села за ноутбук. Она открыла свой старый план — тот, что когда-то начертила ещё в университете: «Если бы я начинала всё сначала…»
Пункт за пунктом она заполняла страницу:
— Собственная работа.
— Никому не принадлежать.
На следующий день она начала действовать — тайно, молча, как это делала её свекровь. Она взяла подработку. По вечерам, когда Артём смотрел телевизор или задерживался у матери, Олеся работала онлайн: переводы, тексты.
Через 3 месяца у неё на счёте лежала первая серьёзная сумма. Она нашла агентство недвижимости — без ведома мужа. Она подбирала маленькие студии в других районах города — далеко от этого «нового семейного гнезда».
Она готовила запасной аэродром.
И всё это время играла свою роль — скромной, терпеливой, «нежной Олеси», как называла её Людмила Борисовна. Она кивала, когда та давала советы, улыбалась, когда Артём рассказывал о новых планах на их будущее…
А внутри росло холодное, тяжёлое спокойствие. Она знала: её победа будет не в истериках, не в криках и даже не в конфликтах.
Она уйдёт так, как её загоняли — медленно, безжалостно и без права на прощение.
Весна пришла внезапно. В окнах их квартиры расцвели золотые рассветы. Но для Олеси солнце было блёклым, безжизненным.
Она шла к своей цели с холодной решимостью, ежедневно строя планы ухода.
Пока в её жизни торжествовала тишина, снаружи начинался новый виток давления.
В один из воскресных ужинов Людмила Борисовна сообщила:
— Я тут подумала, Артёмушку стоит оформить долю на квартиру на меня. Мало ли что — безопасность, стабильность.
Олеся едва не выронила вилку.
— Какую долю? — спросила она, стараясь говорить ровно.
— Ну мы же всё вместе делаем, Алесенька, — заласкавила свекровь голос. — Мои деньги тоже в этом доме. Я хочу иметь гарантию, что меня не обидят.
— Никто вас не собирается обижать. — Олеся услышала, как дрожит её голос.
Артём, конечно, не возразил. Он пожал плечами, как всегда:
— Мама права, нам всем так спокойнее будет.
И в тот момент Олеся поняла: они считают её угрозой. Гостьей, которая однажды может возомнить себя хозяйкой. Её собственный муж — против неё.
