На аборт она не хотела, с детства ненавидела их. Мама называла это «чисткой», и ничуть не стеснялась всему автобусу сообщить, куда она поехала. Не стеснялась она и потом, рассказывая в красках соседке, как и что делали, и у Марины от этих рассказов немели зубы и поджимались пальцы на ногах. Ей хотелось встать и убежать, чтобы не слышать ничего, но ноги отказывались ее слушать, и она замирала над грядкой с морковкой и выдергивала сорняки, а мама сидела рядом на лавке и перекрикивалась с соседкой.
Когда Марина переехала учиться, она всем врала, что родители ее живут в соседнем городе, а не в деревне в ста километрах отсюда. Паспорт старательно прятала даже от приятельниц, домой практически не ездила. Правда, один раз чуть не попалась – парень, с которым она познакомилась и стала встречаться, оказался именно из того города, который она придумала себе в качестве родного, и принялся расспрашивать, в какой школе она училась. Пришлось расстаться с ним, благо, что он не особо Марине нравился.
Сейчас она сидела на скамейке в коридоре и ждала, когда ее вызовут. Зубы стучали не то от холода, не то от волнения. Гинеколог написала направление, задав только один вопрос:
Марина ответила, что учится, и врач одобрительно закивала.
— Ну и правильно, учись.
Марина думала, что ее будут отговаривать, как в фильмах, но, видимо, врач, работающая на участке, включающем общежитие, к таким, как она, привыкла.
А вот та, что должна была делать аборт, оказалась другой. Она посмотрела на Марину ясными, голубыми глазами, словно насквозь просветила.
— Боишься? Или передумала? – спокойно спросила она.
Марина дернула плечом.
— Ну и славно. Не бойся, больно не будет, сейчас заснешь, а когда проснешься, все уже закончится.
Это Марина знала, но все равно не могла найти в себе силы взобраться на кресло. Анестезиолог буркнул что-то, но врач его остановила.
— Не ругайся на пациентку, ты посмотри, какая молодая, совсем девчонка еще.
— Как в койку прыгнуть, так взрослая, – возразил он, но глянул на Марину ласковее. – Ладно, не боись, сейчас сны смотреть будем.
Сны она не видела. Или не запомнила их. Запомнила лицо врача – родинку на левой щеке, ее ясные глаза. Она заглянула к Марине после, когда та лежала в палате под байковым клетчатым одеялом.
— Ну, нормально все? – спросила врач.
Марина кивнула, хотя в носу хлюпало: то ли от жалости к себе, то ли от презрения.
Вадик звонил ей несколько раз. Взять трубку она не могла – боялась, что услышит что-нибудь не то и пристанет с расспросами, а она и так уже совсем завралась.
Ребенок был не Вадика, если бы это был его ребенок, Марина бы и не подумала от него избавляться.
