Рожала Верка Моховая необычайно долго и трудно. Уже полуслепая повитуха Ефросинья, приехавшая из соседнего села оприходовала всю самолично заготовленную Веркой перед родами самогонку, и дураковато улыбаясь, клевала носом над разведенными бабьими ногами, то и дело, утыкаясь плешивой своей головенкой в огромный живот роженицы, а та (вот же стойкая баба) все никак не могла исторгнуть из себя нагулянного ребенка…
— …Дура баба! И рожает по дурацки…
Ругнулась Ефросинья, в очередной раз, пытаясь выцедить из давно уже опустевшей бутылки хоть каплю спиртного…
То что Верка ребеночка нагуляла – это как говорится в передовицах факт стопроцентный : если у Моховой паспорт и был, то на странице о семейном положении он явно не имел никакой записи, уж о этом бы народ точно знал…Это с одной стороны…Но с другой: кто то же все-таки как ни крути, а переспал с ней…Не ветром же ей под подол надуло…? Можа из приезжих кто, из командированных? Их после взрыва по первости много приезжало… Спросить разве? Так ведь не скажет, как пить дать не скажет…Та еще деваха…Одно слово дура…К тому же рыжая…
Так наверняка думала о своей пациентке Ефросинья в минуты, когда сила воли старухи преобладала над жутким желанием прикорнуть тут же, в теплых Вериных ляжках и глаза повитухи с трудом но все ж таки приоткрывались…
А может быть и ни о чем подобном и не думала, старая клюшка, с жадностью бросая тоскливый свой взгляд на обитую рваным войлоком входную дверь и мечтая должно быть только об одном – как бы поскорее слинять из этого зараженного радиацией дома.
…Хотя если здраво поразмыслить, то может эта самая Моховая и не дурочка вовсе, а так, слишком бесхитростная что ли, да наивная, хрен ее разберет… А народ, что народ, он иной раз довольно жесток бывает, наш народ-то. Как шлепнет кто со зла, а кто просто по причине характера своего гнусного: мол, тот сволочь, а эта, мол, ****ь, пробу ставить негде, а этот дурак, так все, считай до самой смерти так и придется им в сволочах да ****ях ходить, народной молвой пригвожденными.
Короче: только поздним вечером, когда первый фиолетовый снег улегся на теплую по осеннему еще землю, стыдливо прикрыв живописными сугробчиками поваленные пес знает когда, взрывной волной, столбы с ржавой колючкой и полуразрушенные бетонные конструкции, вывороченные из земли, Верка и родила.
То есть под самый ноябрьский праздник…
И именно тогда осоловевшая Ефросинья, для блезиру сполоснув заверещавшего ребенка в давно уже простывшей воде и подала мокрой от пота Верке ее нагулянное дитятко…
— Пацан кажись — прошелестел севший с самогона голос повитухи уже от двери…
Самогон – самогоном, но кто его знает, когда и как , эта сволочная радиация с ее, Ефросиньином организмом поведет…Верке, то что? С нее как с гуся вода: она в домишке этом родилась, выросла, да и помрет, похоже, здесь же: привыкла одним словом. Не зря же она одна во все этой деревне осталась: соседи ее все вскорости, эвакуировались, вернее, сбежали, кто куда сумел…Кто к сродственникам, а кто и на кладбище…
…Пацан-…Простонала уставшая Верка и прижав ребенка к горячему боку тут же уснула, счастливо улыбаясь в кровь искусанными губами…
…Матерью Верка оказалось как это не странно вполне приличной, хотя хитрое ли дело вовремя мальцу сиську в рот сунуть, благо молока на троих за глаза хватило бы… Сыну уже третий год шел, а все грудь сосал… А мамаша и не против: все с кормежкой проблем меньше.
Года эдак через три, по весне, из города приехало сразу же несколько грузовиков, с кузовами набитыми тонюсенькими саженцами топольков и мужики, работяги с тракторного завода за один день вкруговую обсадили ими место страшной аварии, не забыв впрочем по внешнему периметру врыть столбы с черной, каленой колючей проволокой. Над небольшой, замкнутой на навесной замок калиткой, повесили жестянку со знаком радиоактивности и надписью:
«ВНИМАНИЕ ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА.
ВХОД ТОЛЬКО ПО СПЕЦПРОПУСКАМ В СПЕЦКОСТЮМАХ.»
Так и появилась на карте области странная, идеально круглая «Зона отчуждения».
Шли годы, и среди набравших силу деревьев завелась грибница, да такая мощная, что Верка, с пятилетним уже пацанчиком, за несколько погожих деньков на целый год грибами запасалась.
Белые, скрипящие под ножом пятаки груздей, солила она холодным способом в большой деревянной кадушке, под крышкой, придавленной тяжелым, мокрым от сопливого рассола булыжником. А грибы из «благородных»: белые да «польские», сушила в избе, нанизав их на длинные, прочные, шелковые нитки…
На что, на какие такие средства жила Верка с сыном своим в заброшенной деревне ни председатель колхоза, на чьей земле деревня эта самая числилась, ни просто сельчане, мужики да бабы не интересовались…К чему лишний раз вопросами совесть бередить – раз живут пока, значит есть на что…К тому же и огородик какой-никакой возле домика Веркиного имелся…Да и коза кажись вокруг столбика пасется…Выживут! Не зря ж говорится – дуракам везет…
Вот и Верке повезло… В тот год, когда могильник громыхнул, почитай всю деревню по бревнышкам раскатало, а в ее избенке, даже стекла не лопнули…
