Почему Анютка в телефоне была записана, как умница моя? Вот потому и была. Рано осталась без матери и ей пришлось повзрослеть. Учёба давалась ей легко, Аня была очень способной. С бытом она по мере взросления тоже разобралась. Анька чувствовала свою взрослость и ответственность, и это ей нравилось. Про мать она никогда не спрашивала. С того самого дня, как Наташа, смущаясь, сбивчиво пыталась объяснить своей дочери какую-то муру про «творческую личность», «вдохновение» и «поиск творца». Пряча за высокими фразами свою легкомысленную, мягко говоря, натуру. О том, что я, дурак, вообще женился на ней, я тоже не любил вспоминать. Так и не говорили мы с Анькой про её блудную мамашу.
Однажды я попробовал устроить свою личную жизнь со сметчицей из нашей компании. Она была тридцатилетней, одинокой, женщиной приятной полноты. То, что у меня ребенок, её не смущало. Отправив Аню кое-как на выходные к бабушке, — ездить туда дочь не любила, потому, что моя мама её начинала жалеть, — я наконец-то привёл Иру к нам домой.
— Какая твоя дочка молодец! – похвалила она наш порядок. — Чувствуется женская рука. Сколько ей?
— А сколько было, когда жена от тебя ушла?
— Семь лет назад. Да ну! Не хочу вспоминать. Иди ко мне…
Ира волновалась, примет её Аня, или нет. Я надеялся на то, что примет. Дочери надоело торчать у бабушки, и она отправилась домой. Мать звонила мне, хотела предупредить, но телефон я благополучно забыл в кармане куртки и из комнаты не слышал. Ира что-то там стирала, готовила, мыла, а я смотрел по телеку спорт. Громко. Чуть с дивана не свалился, когда в комнате нарисовалось моё чадо, покосилось на Иру, напевающую что-то в кухне. Аня взяла пульт, сделала потише, и громогласно спросила:
— А что у нас за красные парашюты сушатся на балконе?
Ира очень обиделась и больше не приходила. Мы ещё какое-то время встречались у неё, а потом всё сошло на нет.
— Ты порушила мою личную жизнь! – говорил я Аньке с пафосным сарказмом.
— Пап, ну зачем тебе жена, которая трусы на балкон вывешивает?! И вообще, все они одинаковые. Поматросят и бросят. А я никогда тебя не брошу!
Мы смеялись. Нам и правда было хорошо вдвоём. А личную жизнь можно иметь и вне дома. Без фанатизма – чего, обязательно жениться, что ли?
Как-то раз, — Аньке было уже шестнадцать, — в дверь позвонили с утра пораньше. Я пил кофе в кухне, Анька в пижаме выползла полусонная из туалета и махнула на меня:
— Завтракай спокойно. Я открою.
Я вернулся в кухню, но даже кружку взять не успел. Из коридора послышалось какое-то воркование, которое оборвал Анькин жёсткий возглас:
— Стоп! Хватит. Помолчите минуту.
