Летом 1911 года меня, молодого врача, пригласили наблюдать одного из пациентов психиатрической клиники на севере Шотландии. Случай был нетипичным, и, чтобы определить более точный диагноз и освидетельствовать состояние для английской врачебной коллегии, привлекли мою скромную персону как человека со стороны и свежим взглядом. А дело было в том, что некий Джордж Рейн, впадая в безумства, поневоле заражал своими бредовыми рассказами не только других пациентов, но и персонал больницы. К тому же, мистер Рейн не производил впечатление сумасшедшего, уже не говоря про выдающуюся биографию и нетипичный социальный статус для людей, теряющих разум.
Другими словами, Джордж не был ни беден, ни склонен ко всякого рода авантюрам, имел прекрасное образование и хорошую должность в крупной торговой компании, занимающейся поставками из Индии. Около полугода назад его нашли едва живым на окраине болота в нескольких милях от Лаирга, ближайшего города в той части Шотландских земель. Придя в себя, мистер Рейн начал бредить, часто впадая в безумства, и успел навредить нескольким медсёстрам в клинике, куда его направили на выздоровление. Последнее стало неоспоримым доводом заключить Джорджа Рейна на принудительное лечение в психиатрическую больницу.
По словам доктора Стивенсона, так любезно порекомендовавшего меня из Лондона и до недавнего времени занимавшегося наблюдением за мистером Рейном, больной чаще всего впадал в безумства в ночные часы аккурат после полуночи, и продолжался приступ до полудня. С полудня состояние больного стабилизировалось, и в нём возобладали капли рассудка, что в первое время ставило врачей в тупик. В эти часы не проявлял не дюжую эрудицию по многим вопросам вне сферы его знаний и порой вступал в споры по медицинским темам. Он легко шёл на контакт и кардинально отличался от того сумасшедшего, чей вой ледяным сквозняком проносился по пустынным коридорам в ночи.
И как раз-таки будучи в здравом уме мистер Рейн рассказывал истории, что взбаламутили всех, до кого так или иначе доходили. К сожалению, ни одну из записей разговоров с больным перед моим визитом мне не доверили, так что я плохо представлял их содержание.
Встретились мы с мистером Рейном в его палате в полдень. Пациент был прикован наручниками к больничной койке. И, хотя его состояние не выглядело угрожающим, на мой немой вопрос санитар ответил: «Для вашей же безопасности».
— Как дела, док? — первым заговорил мистер Рейн.
— Здравствуйте, Джордж, — пока я готовил для конспектирования ручку и блокнот, ни разу не взглянул на пациента. На странное обращение «док», признаюсь, не обратил никакого внимания.
— Ничего такая погода, да?
— Мистер Рейн, разговоры о погоде отвлекают от насущного, — признаюсь, в моих словах проскальзывало несвойственное мне высокомерие.
Оторвав взгляд от пустой страницы блокнота, я наткнулся на совершенно заурядный внешний вид пациента: стерильная больничная рубашка, растрёпанные седые волосы на голове, спутанная борода, стекавшая с впалых щёк, отёки под глазами, когда как сами глаза немного выделялись и словно бы отражали скорбь запертого в клетке безумия человека.
— А вы ведь здесь для насущного, док? Покопаться в моём безумии?
— Расскажите, Джордж, что вас беспокоит? — как молодому врачу мне, признаюсь, не хотелось размениваться на любезности.
— С места в карьер, да? А вы готовы услышать мою историю?
Я промолчал, беспристрастно взирая на надменную улыбку мистера Рейна.
— Начну с самого начала. Вы не против, док? Так вот…
Всё началось с моего знакомства с неким Альбертом Своном. Человеком несколько увлечённым и занимающимся, как и я, поставками всякого рода товаров из Индийского полуострова. В отличие от меня, его страсть к труду ушла несколько глубже. Имея достаточно влияния и средств, он волей случая наткнулся на некие письмена, имеющие скорей археологическое значение, нежели коммерческое. Отмечу, что его интерес ко всему таинственному был заразителен. Немало археологических сокровищ прошло через его руки, пока он занимался переправкой оных из мест раскопок в Королевский исторический музей. Какие-то экземпляры Свон присваивал себе, и, судя по тому, насколько скудно учёные продвинулись в изучении древних языков, эти экземпляры имели огромное значение.
Меня смутило то, насколько Альберт вольно распоряжался древним наследием, но так сложилось, что мы очень сблизились. Он говорил загадками, которым придавал какое-либо значение только я; для других же его слова и намёки на неизведанное казались лишь чудачеством. Чего ещё стоило ожидать от круга заядлых торгашей?
Наши встречи становились чаще, беседы откровенней. Оказалось, Альберт унаследовал огромное состояние и роскошные покои в Шотландских наделах, но все свои средства тратил на утерянные письмена и позабытые тёмные искусства. Он знал больше, чем кто-либо встреченных мною и до и после. И однажды предложил мне прикоснуться к запретному таинству.
Моя встреча с тёмной изнанкой мира произошла в родовом имении Свонов. Засидевшись дольше обычного, Альберт отпустил слуг и предложил мне окунуться в мир, который, как он сказал, я не никогда видел и не представлял. Он приготовил отвар, пахнущий чем угодно, только не любыми известными мне травами, произнёс слава на неизвестном мне языке, и меня тут же сковал сон.
Трудно сказать, был ли это сон. Я чувствовал, что летел сквозь пространство и время по бескрайнему космосу, чуть ли не касаясь рукою звёзд. А впереди парил Альберт, словно знавший каждый отрезок этой бесконечной чёрной стихии. Мы мчались мимо туманностей, сминали подошвами Млечный путь, за мгновения проносились сквозь галактики. Будто каждый кусочек вселенной был у нас на ладони. Словами такое не передать. Как и мои чувства, которыми не отразить банальным восторгом, нет, это было нечто большее. Нечто за гранью понимания.
