Затем мы приблизились к скоплению чего-то, что мне затруднительно описать. Оно было словно огромная пульсирующая вата бескрайних размеров. Мне казалось отчего-то, что скопление было живым, но по одному выражению лица Альберта, который ни разу не покинул меня в том невообразимом полёте, я понял: мои догадки не отражали и крупицу истины явления, перед которым находились.
— Есть нечто более древнее, чем мы можем представить, — слова Альберта проникали прямо в мозг, во всей красе отражая ту потаённую суть, которую он хотел до меня донести. – Эта сущность древнее, чем жизнь — всеобъемлющий разум, познавший все тайны космоса. Но если и существует истинное зло во вселенной, то это именно оно. Старшему разуму неведомы идеалы живых, да и жизни в целом. Его цель лишь погубить, если что-то мешает его познанию, либо поработить, если оно сочтёт это для себя хоть на малую толику выгодным.
Мне стало не по себе от мысленного послания Альберта. Не описать всего, что происходило у меня в душе, когда я наблюдал непостижимое. Скажу лишь, что ощущение вселенского ужаса надолго поселилось у меня под сердцем, и я до сих пор вздрагиваю, вспоминая, как лицезрел ту таинственную туманность, летая в необозримых объятьях космоса. Но это ничто в сравнении с тем, что было дальше.
Мистер Рейн на мгновение замолк. Я взглянул на часы — около сорока минут длилась наша беседа — и всё ещё не мог вразумить, почему россказни Джорджа Рейна имели столь ошеломительный эффект в стенах лечебницы. Обычный психический бред, который любят выплёскивать на слушателя наркоманы всех мастей, не слишком утруждаясь подробными описаниями.
— Вы верите в бога, док? — внезапно произнёс пациент.
— Я не назвал бы себя религиозным человеком, но некоторые библейские догмы, признаюсь, помогают мне в повседневной жизни, — бесстрастно ответил я.
— Значит, нет. А я хотел бы верить. Знать или чувствовать, что в мире есть что-то, что сильней того кошмара, который я узрел. Знаю, мои слова не имеют для вас веса. И звучат как бред. Так думал и я, очнувшись от состояния, в которое меня вогнал Альберт.
Мои ощущения ничем не отличались от наркотической лихорадки. Меня трясло, но действительно поверить в межпространственные полёты было немыслимо. Колотило знатно, но кого из нас не колотит после кошмара?
Альберт же напротив, выглядел посвежевшим. Я поинтересовался, был ли опиум в том отваре, что он меня напоил. Он ответил, что да, небольшой ингредиент наркотика он себе позволил. Это меня с одной стороны утешило, с другой — вселило недоверие. Значит, все беспокоящие меня видения — всего лишь дурман, навязанный пристрастившимся к опиуму пропащего человека. Но Альберт лишь улыбнулся:
— Сны есть гораздо большее, чем наше повседневное сознание, — сказал он, — и только через сновидения мы можем выйти за его рамки. Опиум, да — один из способов. Но поверьте, мистер Рейн, доля опиума в моём отваре не составляет и сотой. И, скажу вам больше, наркоманы не видят одинаковых сновидений, а я смогу вам слово в слово повторить то, что говорил в том космическом приключении.
И, клянусь вам, док, не повтори он слово в слово, я бы не находился сейчас здесь, а продолжал жить своей посредственной, но обеспеченной жизнью, не слишком выделяясь и прочих людей моего сословия. Я опешил. Я не знал, чему верить!
В ту ночь Альберт отпустил меня, дав пару советов, как в короткий срок прийти в себя. С неделю я тщетно пытался выбросить из головы те события, но ничего не выходило. Я забывался в вине, пытался увлечься работой, зачастил в бордели, только даже самая прекрасная из куртизанок не могла отвести от мыслей от том межзвёздном полёте. В конце концов я написал письмо Альберту с требованием разъяснить, что это были за иллюзии, в которые он заставил меня поверить, и как теперь мне справиться с возникшей из-за них тревогой. В ответ Альберт пригласил меня к себе.
Признаюсь, я долго раздумывал над его приглашением. Сомнительные общества никогда меня не манили. Но я всё же решился отправиться к нему хотя бы за ответами на так измучившие меня вопросы.
Альберт принял меня в прекрасном расположении духа. Он сказал, что нашёл способ раскрыть мне некоторые свои знания без опаски за мой, как он выразился, несовершенный разум.
Альберт был любезен. Мы отлично отужинали на веранде его родового имения, выпили по бокалу отменного скотча, прежде чем он пригласил меня в свой кабинет повторить, так сказать, процедуру погружения. Отмечу, что за ужином он не производил впечатление пропащего человека и прекрасно поддерживал разговор о классической музыке, в частности, этюдам небезызвестного Фридриха Генделя. Так что я не сомневался ни на йоту на его счёт, когда Альберт протянул мне стакан его таинственного отвара.
— Скажу пару слов по поводу возникшей у меня идеи, — сделал небольшое отступление, не побоюсь сказать, учитель, — вам, мой дорогой Джорджи, будет гораздо легче вникнуть в суть непостижимых знаний, если вы окажетесь, если так можно выразиться, во плоти представителя более продвинутого человечества. Понимаете, мой друг, раскрывшиеся передо мной тайны позволяют не только рассекать пространство, но и время. Я знаю всё наперёд, а вам, кроме всего прочего, будет полезно узреть мир, достигший много большего, нежели изыскания братьев Райт или изобретения первой киноплёнки.
Я не думал ни о чём сверхъестественном, принимая стакан у Альберта. В глубине души я надеялся, что, выпив отвар, смогу убедиться в его галлюциногенных свойствах, и кошмары оставят меня. Как я ошибался!
