— Что ты делаешь? — спросила она, выйдя во двор в одном халате, не раздумывая.
— Убираю хлам, — Андрей вытер пот со лба. — Решили сарай снести, беседку на этом месте поставить. Для детей, знаешь — качели, столик. А то они всё время дома сидят, в телефоне копаются.
Лидия оглядела выворoченные наружу вещи. Старые банки с краской, мотки проволоки, ржавые гвозди в жестяной коробке. И среди всего этого — деревянный уровень отца. Длинный, тёмный от времени, с потёртыми медными вставками.
Сердце сжалось. Она помнила, как отец возился с этим уровнем, строил веранду, чинил забор. Как показывал ей, совсем маленькой, как пузырёк воздуха должен встать ровно посередине. «Смотри, Лидочка, если пузырёк не по центру — значит, криво. А кривое не держится, рушится.»
— Андрей, а этот уровень… — начала она.
— Что уровень? — зять даже не поднял головы, сортируя металлолом. — Древность, небось ещё до войны. Сейчас лазерные есть, точнее в сто раз.
Лидия присела на корточки, взяла уровень в руки. Дерево было гладкое, отполированное отцовскими ладонями до блеска. На боку едва различимые инициалы — «П.С.» Павел Степанович. Дед по маминой линии, которого она помнила смутно, но этот инструмент помнила чётко.
— Не выбрасывай его, — попросила тихо.
— Мам, да зачем он тебе? — Катя появилась рядом с ведром и тряпкой. — Места только занимает. Папа прав — сейчас всё электронное, удобнее.
Лидия посмотрела на дочь, потом на зятя, который уже тащил очередную коробку к мусорному контейнеру. Хотела объяснить, что это не просто инструмент. Что здесь руки деда, который строил дом после войны. Что отец учил её этим уровнем различать правду от кривды — не только в столярке, но и в жизни.
Но как объяснить то, что сама едва понимает? Что с каждой выброшенной вещью из дома исчезает кусочек памяти, кусочек того, кем она была раньше?
— Я заберу его себе, — сказала она и крепко прижала уровень к груди.
— Куда себе, мам? — Катя нахмурилась. — У тебя и так коробки стоят, некуда девать.
— Если хочет — пусть берёт. Главное, чтобы не мешал.
Лидия понесла уровень в дом. В коридоре остановилась, не зная, куда его положить. В комнате — теперь уже мастерской — места не было. На кухне он будет мешать. В прихожей тоже некуда.
Она открыла одну из коробок, аккуратно положила уровень между старыми полотенцами. Закрыла обратно. Сидела несколько минут, глядя на коробку, и думала о том, что всё, что её окружало с детства, теперь помещается в картонные ящики.
Во дворе Андрей продолжал выносить инструменты. Потом загудела пила — он начал разбирать сарай. Доски падали с треском, поднимая пыль.
Лидия закрыла окно, чтобы не слышать этого звука. Не видеть, как исчезает ещё один кусочек её прошлого.
Веranда всегда была её любимым местом в доме. Светлая, с большими окнами, откуда видны и сад, и соседские дома, и кусочек неба над крышами. Здесь она пила утренний кофе, читала, иногда дремала в кресле под журчание радио.
Сегодня на веранде стояла картонная коробка. Большая, перевязанная скотчем.
— Что это? — спросила она Катю, которая возилась с цветами на подоконнике.
— А, это? — дочь даже не обернулась. — Папа сказал выбросить. Там твои старые бумажки всякие — открытки, блокноты. Ты же всё равно это не читаешь, правда? Только место занимает.
У Лидии потемнело в глазах. Она подошла к коробке, развязала скотч. Сверху лежали открытки — те самые, детские, корявым почерком: «Маме от Кати на 8 Марта». «Дорогой мамочке с Днём рождения — от Лены». «Мама, ты у меня самая добрая — Катя, 7 лет».
Руки задрожали. Она помнила каждую из этих открыток. Как дети делали их тайком, в своей комнате, как торжественно дарили за завтраком. Как она целовала их, благодарила, обещала хранить вечно.
