Ключи звякнули в замке, и я переступила порог родного дома. Чемодан на колёсиках покорно катился за мной по знакомому паркету. Три недели в санатории пролетели незаметно, а теперь хотелось только одного — упасть на любимый диван и посмотреть какую-нибудь глупость по телевизору.
Я остановилась посреди гостиной, словно врезавшись в невидимую стену. На том месте, где двадцать лет стоял мой бежевый диван с изящными подлокотниками, зияла пустота. Только след на ковре напоминал о том, что здесь когда-то была мебель.
— Витя? — позвала я мужа, голос дрогнул.
Он вышел из кухни с чашкой кофе в руках, небрежно причёсанный, в домашних тапочках. Увидев меня, кивнул:
— А, приехала. Как дела? Подлечилась?
Он сделал глоток кофе, будто я спросила про погоду.
— Маме отдал. Она просила уже полгода, всё руки не доходили. А тут ты уехала — удобный момент подвернулся.
Сердце ёкнуло. Я поставила чемодан и медленно подошла к пустому месту. Провела рукой по воздуху, где должна была быть спинка дивана.
— Ну обычно. Ребята из грузовой компании забрали. Мама очень довольна, говорит, как раз под цвет обоев в её гостиной подходит.
Витя говорил так спокойно, словно речь шла о старой газете, которую выбросили за ненадобностью. А я стояла и не могла поверить происходящему. Этот диван мы покупали вместе в первый год нашего брака. Я выбирала ткань, сидела на нём, когда кормила Машеньку грудью, засыпала под телевизор после тяжёлых дней на заводе. На этом диване я шила по вечерам — сначала дочке платьица, потом соседкам на заказ.
— Но ты же не спросил меня…
— Алка, ну что ты как маленькая? Диван как диван. Старый уже, потёртый. Купим новый, если что.
Он развернулся и пошёл обратно на кухню, очевидно считая разговор законченным. А я всё стояла среди пустой гостиной и чувствовала, как внутри что-то надламывается.
Вечером я всё-таки решилась поговорить с мужем. Витя сидел за кухонным столом, просматривая новости в телефоне. Я поставила перед ним чашку чая и села напротив.
— Витя, мне нужно с тобой поговорить. Про диван.
Он поднял глаза, и я увидела в них лёгкое раздражение.
— Опять про этот диван? Алка, ну хватит уже. Что случилось-то?
— Случилось то, что ты отдал мою вещь, не спросив меня. Понимаешь? Даже не поинтересовался, как я к этому отношусь.
— Твою вещь? — Витя отложил телефон. — Алла, мы женаты двадцать три года. Какие тут «твои» и «мои» вещи? Всё общее.
— Если всё общее, то почему решение принимал только ты?
Он вздохнул, как вздыхают с капризными детьми.
— Потому что маме диван нужен был, а нам он только место занимал. Логично же. Ты что, хочешь, чтобы я каждую мелочь с тобой согласовывал? «Алла Васильевна, можно ли мне хлеб в магазине купить?»
Голос у него стал насмешливым, и мне стало больно. Не от слов даже, а от тона. От того, что мои переживания для него — пустяк, недостойный внимания.
