Когда Лариса вошла в дом, ноги будто ватные стали. Дети визжат, телевизор орёт, запах жареного лука — как будто не вломились, а год уже живут.
— О, явилась! — громко выдала Лидка, не моргнув. — Только не начинай, Ларис, прошу. Мы решили тут пока пожить. — Вы что, с ума посходили?! Замок кто ломал?! — Ну не ломали мы, — влез Колька, растянув спортивную майку на пузе. — Просто дверь старенькая, сама поддалась. — Это мой дом, по закону мой! — крикнула Лариса. — А по совести — наш, — нагло сказал он. — У нас дети, семья. А ты кто? Одна! Кому тебе этот дом? Иди к матери, там места навалом.
Лариса онемела. Глаза на мокром месте, но сдержалась. — Сейчас приедет полиция, — твёрдо произнесла она. — Да хоть губернатора зови! — гаркнул Колька. — Не уйдём!
И тут — хлопок двери. — А ну-ка прекратили базар! — громкий мужской голос раскатился по дому.
На пороге стоял тот самый участковый, Евгений Леонидович. Высокий, в форме, с усталым лицом, но взгляд — как нож. А рядом, запыхавшаяся, Надя.
— Вот она, я же говорила! — выпалила подруга. — Захват дома! Прямо при мне, без совести!
Колька сразу сбавил тон, даже плечи опустил. — Да вы что, товарищ начальник, родственники мы все. Так, недоразумение вышло… — Документы на дом где? — спокойно, но твёрдо спросил Евгений.
Лариса принесла завещание. Участковый посмотрел, кивнул. — Всё ясно. Гражданам Лидии и Николаю предлагаю добровольно покинуть помещение. Немедленно.
— Да как же так?! — завизжала Лидка. — У меня трое детей! Мы в суд подадим! — Подавайте, — коротко ответил Евгений. — А сейчас собирайте вещи.
Когда они ушли, хлопнув дверью, Лариса стояла посреди комнаты, словно в оглушённой тишине. — Спасибо, Евгений Леонидович… и тебе, Надь. Без вас бы я… — Да ладно, — отмахнулся участковый. — Моя работа. А вы держитесь.
Он ушёл, а Надя осталась до ночи. Они сидели на кухне, пили чай с вареньем, и Надя всё ворчала: — Вот ведь, какие наглые. Своего не нажили — чужое делят. Ну ничего, Бог видит.
Лариса слушала, кивала, но в голове вертелось одно: «Вот и осталась опять одна. Но ничего. Скоро всё изменится. Скоро у меня будет тот, ради кого жить».
— Ну что, Лариса Николаевна, поздравляем, решение положительное, — сказала женщина в строгом пиджаке, пролистав последнюю бумагу. — Все документы в порядке, жилищные условия хорошие, отзыв положительный. — Значит… — тихо начала Лариса, не веря до конца. — Значит, всё? — Да. Вас включили в список кандидатов на усыновление. Останется пройти собеседование с комиссией и выбрать ребёнка.
Она выдохнула так, будто весь воздух из неё вышел. Хотелось и смеяться, и плакать. Сердце бухало, как молоток, в груди. — Спасибо, — выдавила она, и губы дрожали. — Мы вам позвоним, когда назначим дату. А пока — отдыхайте.
По дороге домой Лариса шла как во сне. На душе — светло. Ветер холодный, но даже он какой-то добрый сегодня. Солнце из-за облаков выглянуло, словно подмигнуло.
В магазине возле почты она взяла кило мандаринов и пакет конфет. Продавщица, та же Люба, заметила перемену в лице и прищурилась: — Что, Ларка, влюбилась, что ли? Светишься вся! — Почти, — улыбнулась Лариса. — Только не в мужчину, а в жизнь.
Люба хмыкнула: — Вот ты скажешь тоже… Хотя, гляжу, ты в последнее время прям похорошела. Щёки порозовели, глаза блестят. Может, и вправду судьба к тебе повернулась.
— Может, — задумчиво ответила Лариса. — Только б никто опять палки в колёса не вставил.
Она знала, что Лидка просто так это дело не оставит. После того как участковый их выставил, сестра целую неделю всем уши прожужжала — будто бы Лариса «всё подстроила» и «обманом дом отжала». Соседи, конечно, слушали, но не очень верили — все знали, что Лида язык имеет длиннее дороги до райцентра.
Дома Лариса убрала постель, переставила мебель — хотела, чтобы комната была готова для ребёнка. Старый комод выкинула, покрасила стены. Покупала обои в цветах, сама клеила, мучилась, руки в клею, но счастливая.
Когда закончила, стояла посреди комнаты и смотрела — светло, уютно, будто дом сам выдохнул: ну вот, дождались, наконец-то кто-то снова жить будет по-настоящему.
На подоконник поставила мягкого медведя, которого купила ещё в городе, просто так — «на удачу». А теперь этот мишка как будто ждал кого-то.
Вечером пришла Надя. — Ой, Ларка, я уж думала, ты меня забыла! Слышу, тут молотком грохочешь, решила — ремонт затеяла. — Ага, готовлюсь. — К чему? — Надя прищурилась, сразу почувствовала подвох. — К гостю одному… маленькому.
Надя выронила ложку из рук. — Не поняла. Это что, ты всё-таки решилась? — Решилась. Меня в список включили. Скоро вызовут в детдом.
— Господи, ну ты смелая. Я бы, наверное, не смогла. А ты молодец. И дом есть, и сердце доброе. Только смотри, Лидка, если узнает, ещё нагадит.
— Знаю я её. Но на этот раз не дамся. Хватит, — твёрдо сказала Лариса, наливая чай. — Пусть что хочет говорит. Я своё счастье никому не отдам.
Неделя прошла быстро. В субботу Ларису позвали в детдом. Она ехала туда, как на праздник. Вся дорога — будто в дымке, голова кружилась.
Воспитательница — женщина пожилая, добрая, с мягким голосом — повела её по комнатам. — Вот тут малыши, тут постарше. Вы смотрите, не торопитесь. Главное — сердцем почувствовать.
Лариса ходила, улыбалась детям, а внутри всё сжималось. Такие крошки, кто-то смеётся, кто-то настороженно глядит. И вдруг — взгляд. Девочка, лет четырёх, сидит на подоконнике, держит в руках старую куклу без руки. Волосики светлые, глаза огромные, голубые, будто небо перед дождём.
