Когда дверь за ней закрылась, Маша выдохнула:
— Боже, Лин, ты её… сломала.
Я покачала головой, глядя, как дети радостно собирают свои вещи:
— Нет. Я просто показала ей границы. Теперь посмотрим, сможет ли она их соблюдать.
Мы вернулись домой поздно вечером. Когда я открыла дверь ключом, в квартире было непривычно тихо. Ни громкого голоса Андрея, ни топота Глеба — только приглушенный свет из кухни.
Дмитрий сидел за столом, обхватив голову руками. Он поднял глаза — они были красными, будто он не спал все эти дни. Увидев нас, он резко вскочил, опрокинув стул.
— Лин… дети… — голос его сорвался. Он сделал шаг вперед, но остановился, будто боясь, что я снова уйду.
Катя первой бросилась к нему:
Он присел, обнял дочь, потом подхватил на руки Мишу, который смеялся сквозь слезы. Я молча прошла в спальню — нужно было проверить, что осталось от наших вещей.
Комната была в идеальном порядке. Даже лучше, чем до их приезда. На тумбочке стояла новая ваза — почти как разбитая, только современнее. Я потрогала ее пальцами — качественная керамика, дорогая.
— Я искал по всем магазинам…
Я обернулась. Дмитрий стоял в дверях, все еще прижимая к себе Мишу.
— Мама уехала к себе. Андрей… — он тяжело сглотнул, — они съехали вчера. Я… я поменял замки.
Я молча кивнула, проходя мимо него в гостиную. Там тоже было чисто, даже пахло свежей краской — видимо, заделывали царапины от мебели.
— Я все понял, — он шел за мной по пятам. — Ты была права. Я… я не должен был позволять им так себя вести.
Я остановилась у окна, глядя на ночной город:
— Почему ты не защищал нас раньше?
За спиной раздался глухой стук — он поставил сына на пол. Потом шаги, и его руки осторожно легли мне на плечи.
— Я думал… мне казалось, что родных нужно принимать любыми. Что семья — это когда терпят…
— Терпят? Меня? Моих детей? Нас, кто для тебя действительно семья?
Его лицо исказилось от боли:
— Нет! Я… я просто не понимал, как это выглядит со стороны. Когда ты ушла… — он провел рукой по лицу, — это было как пинок. Я вдруг увидел все их поступки твоими глазами.
Миша дернул меня за подол:
— Мама, мы остаемся? Я хочу домой…
Я посмотрела на сына, потом на Катю, которая ждала ответа, затаив дыхание. Дмитрий не отводил взгляда — в его глазах читался немой вопрос.
— Да, — сказала я наконец. — Мы остаемся. Но… — я подняла палец, видя, как он хочет броситься обнимать меня, — но при одном условии.
— Любом, — он тут же кивнул.
— Никогда больше. Никогда, ты слышишь? Никаких внезапных визитов, никаких «пожить пару недель». Твоя мама — только в гости и только по договоренности. Иначе… — я посмотрела на детей, — иначе мы уйдем навсегда.
Он медленно опустился передо мной на колени и взял мои руки в свои:
— Клянусь. Больше этого не повторится.
Катя вдруг вклинилась между нами:
— Значит, бабушка больше не будет жить с нами? И дядя Андрей не приедет?
— Нет, солнышко. Теперь только мы. Наша семья.
Я наблюдала, как он целует детей, как они смеются, и впервые за долгое время почувствовала — возможно, все еще можно исправить. Но где-то глубоко внутри оставалась капля сомнения: а что, если его хватит ненадолго?
Прошло три месяца. Жизнь постепенно вошла в новую колею. Дмитрий действительно изменился — больше не оправдывал родственников, сам следил за границами. Но настоящее испытание ждало нас в субботу.
Я накрывала на стол, когда зазвонил телефон. Дмитрий посмотрел на экран и нахмурился:
— Говори с громкой связью, — попросила я, продолжая резать салат.
Он кивнул и включил динамик:
— Димочка, — голос Людмилы Сергеевны звучал сладко, — я тут пирог испекла, твой любимый с вишней. Может, заеду?
Дети замерли, смотря на отца. Я поставила нож и скрестила руки на груди.
— Спасибо, мам, но сегодня у нас планы, — ровно ответил Дмитрий.
— Какие еще планы? — голос свекрови стал резче. — Я же уже испекла!
— Мы договорились, — он говорил медленно, четко выговаривая слова, — что ты сначала звонишь и спрашиваешь. А не сообщаешь, что уже едешь.
В трубке повисло молчание. Потом раздалось фырканье:
— Это она тебя так научила? Даже матери теперь нельзя навестить сына?
— Людмила Сергеевна, приходите завтра в три. Пирог возьмем с собой — сходим в парк, устроим пикник. Дети будут рады.
— Мне не нужны твои подачки! — взорвалась она. — Я хочу видеть сына, когда мне хочется!
Дмитрий взял телефон:
— Мама, либо ты принимаешь наши правила, либо не приходи вообще. Выбирай.
Щелчок — свекровь бросила трубку. Дети переглянулись. Катя осторожно спросила:
— Придет, — уверенно сказал Дмитрий. — Просто ей нужно время, чтобы привыкнуть.
Он подошел, обнял меня за плечи:
— Да. Потому что я больше не позволю никому разрушать нашу семью. Даже родне.
На следующий день ровно в три в дверь позвонили. На пороге стояла Людмила Сергеевна с пирогом. Ее лицо было натянутым, но когда Катя и Миша бросились к ней с криками «бабуля!», оно смягчилось.
— На, пробуйте, — она протянула корзинку. — Только не крошите, я долго делала.
Мы пошли в парк. Свекровь сначала держалась особняком, но когда Дмитрий начал рассказывать, как в детстве съел целый такой пирог и заболел животом, она не выдержала и рассмеялась.
Глядя, как она поправляет Кате бант, а Мише вытирает руки салфеткой, я подумала — может быть, границы нужны не только для защиты. Иногда они помогают найти новый способ быть вместе.
