До родительского дома было минут пятнадцать ходьбы. Она покатила чемодан по неровной дороге, обходя лужи. Встречные здоровались, некоторые узнавали, удивлялись:
— Татьяна? Ты ли это? К родителям в гости?
— К родителям. Насовсем.
Кто-то сочувственно качал головой, кто-то понимающе кивал. Деревня маленькая, новости разлетятся быстро. К завтрашнему вечеру все будут знать, что Танька Сергеевых вернулась от мужа. Ну и пусть.
Родительский дом показался из-за поворота. Старый, покосившийся немного, с облупившейся краской на ставнях. Но в окнах горел тёплый свет, из трубы вился дымок. На крыльце сидел отец, курил свою вечернюю трубку.
Увидев её, он встал, но не побежал навстречу. Просто стоял и ждал, пока она дойдёт. Когда она поднялась на крыльцо, он обнял её. Крепко, по-отцовски. Ничего не спросил.
— Мам, Танька приехала! — крикнул он в дом.
Мать выбежала, всплеснула руками, обняла, расплакалась:
— Доченька, наконец-то! Совсем исхудала. Пошли, я как раз щи сварила, твои любимые, с квашеной капустой.
И никто не спросил, почему она приехала с чемоданом. Почему без мужа. Почему насовсем. Родители просто приняли её. Как принимают своих детей — без условий, без вопросов, без упрёков.
За ужином говорили о простых вещах. О том, что нужно огород вскопать. Что пчёлы в этом году рано проснулись. Что соседская Марья родила четвёртого. Что в школе новую учительницу ищут — может, Татьяна пойдёт? У неё же педагогическое…
Татьяна слушала эти простые разговоры и чувствовала, как оттаивает что-то внутри. Три года она жила в напряжении. Три года старалась соответствовать, угождать, быть идеальной невесткой для свекрови. И вот только теперь, в родительском доме, за столом, накрытым старой клеёнкой, она могла быть собой.
После ужина отец ушёл в свою мастерскую — что-то доделывать. Мать начала мыть посуду. Татьяна встала помогать. Стояли рядом, мыли, вытирали, убирали. Как в детстве.
— Плохо тебе там было? — тихо спросила мать, не глядя на дочь.
— Не плохо, мам. Просто… неправильно. Я жила чужой жизнью в чужом доме. А думала, что в своём.
— Обманула. Вместе с Вадимом. Квартира, в которой мы жили, оказалась её. А я три года ремонт делала, думала, для нас стараюсь.
Мать покачала головой, но ничего не сказала. Только крепче обняла дочь.
— Ты поживи у нас, отдохни. А там видно будет. Может, помиритесь ещё.
— Нет, мам. Не помиримся. Я не хочу жить с человеком, который мне лгал. И уж точно не хочу иметь такую свекровь. Лучше одной.
— Не одной, — поправила мать. — С нами. Мы тебя не бросим.
Татьяна улыбнулась и прижалась к материнскому плечу. Да, ей тридцать лет. Да, она разведённая женщина без жилья и почти без денег. Да, придётся начинать всё сначала. Но она дома. По-настоящему дома.
Ночью она лежала в своей детской комнате, на узкой кровати под выцветшим покрывалом, и думала о Вадиме. Интересно, что он сейчас делает? Наверное, мечется между желанием позвонить и гордостью. Или мама уже приехала утешать и рассказывать, какая плохая у него была жена, как хорошо, что избавился.
А Галина Петровна уже, наверное, обзванивает риелторов, прицениваясь к квартире. Считает, сколько выручит. Планирует, что купит взамен. Может, даже рада, что невестка так легко ушла — не пришлось скандалить, делить имущество.
Пусть. Пусть радуется. Пусть продаёт. Пусть покупает. Но счастья ей эта квартира не принесёт, Татьяна была в этом уверена. Потому что счастье, построенное на чужом несчастье, на обмане и предательстве, долго не живёт. Это как дом на песке — рано или поздно обрушится.
А она, Татьяна, построит свой дом. На твёрдой земле. Честным трудом. Может, не сразу, может, через годы. Но это будет её дом. Настоящий. Без лжи, без обмана, без фальшивых улыбок свекрови и молчаливого предательства мужа.
Она заснула под стук дождя по крыше. Весенний дождь, тёплый, ласковый. Он смывал остатки снега, остатки зимы, остатки прошлого. Завтра будет новый день. И новая жизнь. Честная. Настоящая. Своя.
